– А что будет, когда вы станете старше?
– Ничего страшного. Просто сейчас мы при минимуме работы получаем неплохие деньги. Со временем придется все-таки отточить мастерство. Опекун нам тогда тоже будет очень нужен, чтобы делать рекламу. Все-таки мне неудобно хвалить себя перед клиентом.
– Но ведь есть еще одна перспектива – выгодно выйти замуж! – встревает Елена.
– А я этого и не отметаю, – соглашается Марианна. – Это вообще идеальный вариант – выйти замуж за действующего члена академии наук.
– Жаль только, что на ту пору, когда они становятся действующими членами академии наук, их члены становятся уже недействующими, – засмеялся я.
– Подумаешь! А нам этого и не надо. Главное – прожить жизнь так, как говорил Островский. Чтобы не было мучительно больно. Потом. От жизни нужно взять все самое кайфовое. И как можно больше. Такой девиз.
– К нам идут, – шепчет Елена.
Действительно, к нашему столику направляются трое поляков. Всем под сорок. Двое мужчин и одна женщина. У нее большой круглый живот, а полные бедра, кажется, вот-вот выскочат из плена тесных джинсов и явят нам свою рубенсовскую рыхлость.
– Рrzepraszam… Сzy tu jest wolno?[35]
Мотаем головами, что одновременно означает и «не понимаю» и «не занято». Поляки рассаживаются и деловито оглядываются в поисках официанта.
– Готи го аристос ятрос каи, – говорит Елена.
– Хреяс тон ен морион, – поддерживает разговор Марианна.
– Батрахомиомахия, – вспоминаю я название поэмы Гомера.
Поляки замолкают и прислушиваются. Так же замирает карась, заметив червячка. А потом р-раз! – и губа на крючке. Они догадываются, что мы не местные, но это их интригует и, в то же время, сковывает. Они не знают, как себя вести, и в первые минуты вообще молчат, лишь переглядываются.
– Ясу, – задумчиво воркует Елена. – Эпиклорес магес триполитикос.
Поляки начинают перешептываться, наконец, один не выдерживает психологической атаки и глотает крючок:
– Рrzepraszam… Słyszałem, żе гоzmаwіаliśсіе w jаkimś nіеznаnym jęzуku. Włаśnіе doszło do sрrzесzki, со tо zа jęzуk. Рrzуjасіеl mówi, żе łоtеwskі, а jа – żе grесkі (Простите… Я слышал, что вы разговаривали на каком-то неизвестном языке… Собственно, мы поспорили, что это за язык. Приятель говорит, что латвийский, а я – что греческий).
Еще секунда – и я ляпнул бы «grесkі», но, видимо, Марианна заметила по выражению моего лица, что я понимаю по-польски, еще чуть-чуть – и готов ответить, потому что толкает меня под столом ногой. Я глянул на поляка туманным взглядом и отвечаю:
– Но, но… не понимаем… гаварите па русски… харашьо?
Поляк повторяет вопрос по-русски и страшно радуется, когда оказывается, что прав был он, а не его коллега. А, в конце концов, он и не мог ошибиться, ведь несколько лет назад посетил Грецию и помнит даже отдельные выражения, например… Но я не даю ему похвастать греческим, чтобы не попасть в беду, и сразу начинаю обряд знакомства. Поляка, который был в Греции, зовут Антек, второго – Рысик, их колежанку зовут Малгося. Завтра рано они едут машиной в Румынию с товаром. Мы уже разговариваем по-русски, но поляки постоянно забываются и вставляют польские слова и предложения, а я должен следить, чтобы не забыть переспросить, что это означает. Ей-богу, с грузинами было легче.
Поляки заказывают себе ужин и бутылку водки.
Поляк, пока трезвый, деньгами не сорит, и этим значительно отличается от кавказца. Зато когда выпьет, его можно раскрутить на всю катушку, чем он также отличается от нашего брата галичанина, которого не раскрутишь ни всухую, ни по-мокрому. Правда, есть отдельные незначительные случаи, которые лишь подтверждают это правило.
Мы пьем свое шампанское, они – свою водку. Одновременно совершается разведывательный акт: поляки выясняют, в каких отношениях мы находимся между собой. Итак, Марианна опять будет моей сестрой, а Елена – ее подругой, которая приехала из Киева на несколько дней. О том, что их дама не состоит в браке ни с одним из них, нам наперед известно. Иначе швейцар не направил бы их к нашему столику.
Я поворачиваю голову и с интересом наблюдаю, как работает профура. У нее свой специфический метод.
– Marek! Сhodź tutaj!
– Nie jestem Marek.
– Wszystko jedno. Сhcesz kielicha?[36]
Поляк подсаживается к ней, а через минуту слышит:
– No, a teraz ty mnie postaw[37].
Но ястреб-курдупель уже кружится, уже кружится над своим цехом и все видит. Нет, такого не обведешь вокруг пальца.