Покачивая в руках винтовкой, приготовившись при малейшей провокации вскинуть ее для выстрела, Кэкстон бросилась к деревьям, а потом — из-под их укрытия, пересекла открытую бетонированную площадку автозаправки. Никто на нее не прыгнул, никто, бледный и стремительный, не бросился за ней. Но Лора могла только догадываться, следит ли за ней кто-нибудь или нет. Ветер в вышине сдул большую часть облаков, и в свете звезд она почувствовала себя незащищенной. Она подбодрила себя, подумав, что для нее это преимущество. Вампирам свет был не нужен, они могли видеть ее в кромешной темноте, поэтому звезды были на ее стороне.
Впрочем, каждая секунда без прикрытия, каждое мгновение, которое она проводила, не чувствуя стены у себя за спиной, пугало ее все сильнее. Она протиснулась в двери маленького магазинчика на автозаправке и присела за брошенной кассой, просто чтобы передохнуть. Она не слышала ничего, кроме жужжания холодильных камер, которые стояли по обе стороны от кассы. Лампочки в них были выключены, но содержимое все еще сохраняло идеально низкую температуру. Сидя в темноте, Лора дала себе окунуться в это жужжание, тягучий звук, успокаивавший ее нервы.
Она включила рацию и прошептала вызов всем, кто еще находился на основном канале. Она держала кнопку приема и ждала, не слыша ничего, кроме помех. Электронное жужжание в пустом эфире, безголосое, бессмысленное. Ее солдатам был дан строгий приказ отвечать на ее вызовы всегда, если только это было возможно. Отсутствие ответа означало, что они либо засели там, где создавать какой-либо шум было опасно… либо все мертвы.
То, что она осталась абсолютно одна, казалось невозможным. Под ее командованием было так много солдат. Они не могли все пропасть. Или могли?
— Борт-один, борт-два, прием, — сказала она в микрофон.
Она ждала ответа от пилотов вертолета. Те молчали.
Это и вовсе было ненормально. Вампиры летать не могли. Этой силы у них не было. Они не могли добраться до вертолетов. Это было просто невозможно.
— Борт-три, прием, — сказала она снова, на этот раз громче, поворачивая усилитель громкости на случай, если помехи заглушали ее вызов.
Радио затрещало громче, но с еще большей пустотой, чем раньше.
Лора бегом выбралась с автозаправки, низко пригибаясь. Винтовку она держала в руках, готовая выстрелить в первую шевельнувшуюся тень. Пересекать открытое пространство было глупо; она, скорее всего, или промахнется, или выстрелит в другого человека, в то время как сама она была прекрасной мишенью для вампиров. Но как бы то ни было, это было все, что она могла сделать, чтобы страх не захлестнул ее, и она не раздумывала долго.
Открывшееся перед ней пересечение Тэйнитаун-роуд и авеню Штейнвера было широким, просторным перекрестком, покрытым асфальтом и травой и хорошо просматриваемым. Лора бросилась через него, оставляя на лужайках темные мокрые следы, по которым мог пойти кто угодно. Перед собой она увидела старинные здания Геттисберга, включая самое старое, таверну «Доббин-хаус». Это была ее следующая остановка.
Вывеска на фасаде гласила, что таверна открыта в 1776 году, задолго до Геттисбергского сражения. Это было не единое здание, а скорее длинный, вытянутый комплекс построек, окруженный тремя стоянками, обрамленными деревьями. У главного здания были толстые, с виду надежные стены, прорезанные десятками окон с широкими белыми ставнями. Печные трубы из красного кирпича высились на черепичной крыше, и забор из белого штакетника окружал все строение. Кэкстон стрелой бросилась к широкой красной двери, убежденная, что ей как можно скорее надо оказаться внутри, оставив позади себя перекресток.
90
Настал рассвет третьего июля, и снова загремели пушки, неся северянам смерть, а те старались уничтожить их. Все это время мой отряд спал в своих гробах, пока шла схватка в Логове Дьявола,[14] где люди падали мертвыми на тела своих соратников, и все безрезультатно. Я видел все это и начал завидовать им. У меня было чувство, словно моя голова засунута в невидимые тиски, и это продолжалось весь этот день, и боль жестоко измучила меня. Я пожаловался хирургу, у которого было так мало времени на мои недомогания, что он даже не удостоил меня взглядом. Когда я потребовал ответа, мне было сказано, что здесь все чувствуют то же самое. Всем прекрасно знакомо это ощущение. Кто-то считал, что это от шума: одного звука пушечных выстрелов было достаточно, чтобы причинить человеку физическую боль. Другие убеждали, якобы это от бессонницы.
Один человек, доброволец из Кентукки, предложил помолиться вместе со мной:
— Боль эта — глас Божий, который велит тебе бежать прямо сейчас, ибо времени на исправление дурных делу тебя осталось не много!
Я оставлю другим описывать события третьего дня битвы, перечислять полки, которые сражались с такой доблестью, и воспевать хвалебные гимны тем генералам, которые наконец-то перехитрили мастера Ли. Я лишь мог с ужасом наблюдать, как орды южан набегают волнами, снова и снова, и мы отбрасываем их назад мушкетами, а кое-где и штыками. Мой разум был не в состоянии понять смысл этого всеобщего кошмара — гибели людей, шума и дыма. Дым, о дым! В моих воспоминаниях все это место было соткано из пепла, его хлопья на моих щеках, нос полон этим легким прахом, и все, что я вдыхаю, — это дым. Я чувствую его и теперь!
91
Как только она потянулась к двери, волосы у нее на затылке встали дыбом и Кэкстон замерла, словно парализованный страхом кролик.
Кто-то, какое-то существо, противоестественное существо было поблизости. Она достаточно долго сражалась с вампирами, чтобы узнать это ощущение. Вампир должен быть где-то рядом. Он мог скрываться в любой широкой тени вокруг нее. Он в пределах досягаемости, подумала она. Он будет ждать, когда она повернется к нему спиной, и тогда ударит.
Лора подняла винтовку и развернулась на одной ноге, целясь всюду и никуда конкретно, готовая стрелять во все, что только шелохнется.
И вдруг это чувство пропало так же быстро, как и появилось.
Вампир был поблизости. Кэкстон знала это наверняка. Он мог напасть на нее. Должно быть, он и собирался. Но по какой-то причине он передумал и оставил ее. Это казалось бессмысленным.
Но доискиваться до смысла нужды не было. Это хорошо, заверила себя Лора, она могла извлечь из этого некоторую пользу. Она вспомнила мертвого вампира у электрической карты. Кто-то вырвал его сердце. Кто-то защищал ее? Но вампир бы такого никогда не сделал. Они не воспринимали человеческую жизнь как нечто обладающее особенной ценностью. И уж конечно, они не изменят своему пути, чтобы спасти человеческое существо. И все же кто-то именно так и поступил. Возможно, он вовсе и не защищал ее. Может, он просто заявлял свои права. Может, один из вампиров решил, что она — его личная добыча. Может, он убил вампира у электронной карты, чтобы сберечь ее для себя.
Но Кэкстон снова сказала себе, что это не важно. Она все еще была жива, и только это имело значение.
«Ну ладно», — сказала она себе, чтобы сосредоточиться.
Потом повернулась, нажала на ручку двери и шагнула в темноту дома.
Закрыв дверь за собой, она сделала вдох и выдох, восстанавливая дыхание. У нее было ощущение, словно ее ударили в живот. В таверне царил жуткий холод. Ни малейших признаков жизни внутри большого каменного здания не было.