— Берем.
За прошедшие несколько часов они успели обыскать десяток домов, но нашли только пару ножей, просроченные консервы и топор без древка. А теперь вот еще вилы — так себе вооружение для людей, собирающихся пройти две сотни миль.
— Как думаешь, дети в порядке? — спросила Октавия, когда они вдвоем двинулись к следующему дому. — Поскорее бы сбыть с рук этот детсад, верно?
Линкольн пожал плечами. Он не привык рассуждать категориями «поскорее бы» или «сбыть с рук». У них был приказ доставить детей в целости и сохранности, и он собирался сделать все, чтобы этот приказ выполнить.
— Смотри, колонка, — он показал на другую сторону улицы. — Может, помоемся?
Октавия с радостью согласилась и кинулась бежать, на ходу сбрасывая одежду и пошвыряв на асфальт все найденное оружие. Линкольн не смог удержаться от улыбки, глядя как она, с силой нажав на рычаг, подставляет лицо искрящейся на солнце струе воды, как, откинув в сторону волосы, намывает шею и выгибается, пытаясь сделать так, чтобы вода стекала по позвоночнику.
— Помоги же мне, — позвала она, смеясь. — Разве не в этом обязанность мужа?
Он засмеялся, глядя, как вода стекает по ее обнаженной груди, и пошел к ней, готовый качать ручку колонки хоть до завтрашнего вечера, но какое-то предчувствие заставило его замереть на мгновение, а потом броситься бежать с отчаянным воплем: «Октавия!»
Сзади, из садика заброшенного дома, прямо на нее надвигались мертвецы. Она не видела их, увлеченная купанием, и ничего не слышала из-за шума льющейся воды. Линкольн бежал изо всех сил, но мертвые успели раньше: когда он последним отчаянным прыжком достиг колонки, один из них уже вцепился гнилыми пальцами в обнаженное мокрое плечо.
Октавия закричала, вырываясь, и Линкольн схватил ее, с силой отбрасывая назад, за собственную спину.
— Оружие! — скомандовал он. — Беги за оружием!
У него в руках не было ничего. Ни ножа, ни топора, ни даже ржавых вил — они все бросили, спеша к воде, и теперь ему нечем было драться. Но за спиной была Октавия, и это меняло все.
Линкольн отпрыгнул от протянувшего к нему руки мертвеца и ударил его ногой, разбрызгивая вокруг мерзко воняющую гниль. Другого он отпихнул, а третьего ударил в челюсть, сворачивая ее и обнажая кости скелета. Он отступал назад, следя, чтобы мертвые не смогли его окружить, и надеясь, что Октавия уже далеко, и взяла оружие, и готова к бою.
— Ли-и-и-нк! — услышал он отчаянное, и понял, что там тоже беда. Развернулся, чтобы бежать, и увидел полуголую Октавию, отбивающуюся вилами от десятка окружающих мертвецов.
Внутри что-то взорвалось и налилось яростью. Он рванулся, пробивая себе дорогу, споткнулся, перекатился, не обращая внимания на исцарапанное плечо, и побежал, крича во всю глотку, чтобы привлечь к себе внимание мертвых, атакующих Октавию.
Но им, похоже, было плевать на его крики: кольцо сжималось, и его девочка была в чертовой ловушке.
С диким воплем Линкольн врезался в круг мертвецов, кулаком разбил череп ближайшего, другого двинул ногой, и, отобрав у Октавии вилы, принялся крутить ими, отгоняя мертвых дальше.
— Обними меня за пояс, — велел он так яростно, что она не посмела ослушаться. — Я делаю шаг, ты делаешь шаг. Поняла?
Ржавые зубья вил входили в головы, с легкостью протыкали глазницы и выходили наружу с мерзким чмокающим звуком. Линкольн ярд за ярдом продвигался вперед, понимая, что всем этим шумом они привлекли еще мертвецов, и скоро их станет совсем много, и тогда останется только повалить Октавию на землю и накрыть своим телом в надежде, что мертвым окажется достаточно только его, и что до нее они не сумеют добраться.
Он не хотел умирать. Дьявол, он совсем не хотел умирать! Особенно теперь, когда в его жизнь вошла эта девочка с огромной душой и безрассудным нравом. Особенно теперь, когда эта девочка стала его женой, его надеждой, самой его жизнью. Он не хотел умирать.
— Faciam ut mei memineris! — заорал он, из последних сил разбрасывая мертвецов черенком от вил. — Faciam ut mei memineris!
Она плакала за его спиной, он чувствовал влагу, стекающую по его спине и смешивающуюся с потоками пота, но ее руки держали его за пояс, и эти маленькие руки, и слезы, и идиотское «Не умирай. Пожалуйста, не умирай» заставляло его снова и снова крутить черенком, отбивая все новые и новые атаки.
И вдруг совсем близко раздался выстрел. Линкольн не поверил своим ушам, а Октавия за его спиной испуганно вскрикнула. За первым выстрелом последовал еще один, а потом еще.
А еще через мгновение он увидел командующую.
Она шла прямо сквозь толпу мертвецов — величественная и страшная, и от ударов ее меча с плеч слетали головы, и пули из пистолета в другой ее руке разрывали черепа на ошметки. Линкольн рванулся к ней, втыкая вилы в очередную смердящую голову, и заорал еще громче, и — откуда только силы взялись? — ногой ударил мертвого с ямой вместо носа.
— За мной, — скомандовала она, оказавшись рядом. И он поразился тому, как спокойно звучал ее голос. Спокойно, уверенно и властно.
Она шла впереди, расчищая дорогу, а Линкольн с прижавшейся к спине Октавией черенком отбрасывал мертвецов, нападающих с флангов. Он не понимал, куда они идут, но верил, что командующая знает, что делает. И не напрасно: через несколько минут они дошли до ступенек какого-то дома, и дверь открылась, впуская их внутрь, и снова захлопнулась, отсекая чавкающе-воющий шум и запах смерти, в очередной раз прошедшей мимо.
— Командующая, — Линкольн почувствовал, как Октавия отпустила его, и рухнул на оба колена. — Командующая…
Он тяжело дышал, его переполняла такая бездна чувств, что они едва умещались в его большом усталом теле. Но он услышал:
— Где дети?
И поднялся на ноги.
— Они в безопасности, — быстро сказала Октавия, снова прячась за его спиной. — В нескольких милях отсюда.
— Хорошо. Эйден, забаррикадируй дверь. Останемся здесь на ночь, а с утра заберем детей и двинемся дальше.
— Куда дальше? — голос Октавии звучал обиженно и как будто расстроено.
Тень усмешки скользнула по лицу командующей.
— Туда, где обитает великий Дух.
***
Если бы дороги были расчищены, до точки назначения они бы добрались часов за пять, не больше. Но — увы — двигаться приходилось по пустыне, то и дело объезжая каменные гряды и расщелины.
Тем не менее, Мерфи наслаждался ездой. Он сидел за рулем старого пикапа, кузов которого был наполнен канистрами с бензином, и с удовольствием переключал рычаг коробки передач, объезжая препятствия.
— Ты знаешь, куда ехать? — спросила его сидящая рядом Индра.
Он показал на компас, привязанный к зеркалу заднего вида.
— Северо-запад, — усмехнулся. — Пересечем Долину Смерти, а там посмотрим, как пойдет. Возможно, придется бросить машины и идти пешком.
— Люди хотят есть, — она говорила как будто в никуда, ни к кому не обращаясь. Это раздражало.
— Перебьются. Мы не можем останавливаться, аккумуляторы тогда точно сдохнут.
Мерфи глянул в зеркало на колонну следующей за ним техники. Великое переселение народов, иначе и не скажешь. А следом наверняка тащится толпа мертвяков, привлеченных шумом моторов.
— Надо подумать, как будем отбиваться от трупов, которые ползут за нами, — сказал он вслух. — Пять сотен человек быстро не убегут, без шансов.
Индра покосилась на него и он раздраженно спросил:
— Что? Удивляешься, почему я не предлагаю их всех бросить? Может, дерьмовый парень Мерфи перестал быть таким уж дерьмом?
Ответ был неожиданным.
— Я не думаю, что ты был дерьмом, Мерфи из небесных людей.
— Ой, да ладно, — рассмеялся он, перекрикивая шум трущейся о песок резины, доносящийся из открытого окна. — Ты ничего обо мне не знаешь.
— Я смотрела ваше шоу. Пока его еще транслировали. И дерьмом в вашей сотне был вовсе не ты.
Если бы она вдруг вскочила на ноги и исполнила веселый танец, Мерфи и то удивился бы меньше. Индра смотрела их шоу? И не считала его дерьмом? Да как такое возможно?