Может быть, если бы они начали судить ее, это было бы легче. Но они не судили: как будто приняли причины ее поступка и стали думать не о том, как ее наказать, а о том, как спасти ей жизнь.
— Эй, Рейвс, — позвал ее Вик. — Поможешь мне переместить ноги? Кажется, я больше не чувствую левую.
Она хотела огрызнуться, но осеклась и полезла к нему через переднее сиденье джипа. Взялась обеими руками за упакованную в шину ногу и подвинула ее, стараясь сделать это максимально осторожно.
— Спасибо, — Вик вдруг схватил ее за руку и опрокинул на себя. — А теперь просто полежи со мной.
Можно было вырваться, можно было стукнуть его по голове или, в конце концов, двинуть ногой, но Рейвен почему-то не стала этого делать. Послушно легла рядом, с трудом умещаясь на узком сиденье, и позволила Вику обнять себя за плечи, и сама обняла его за живот, чтобы не свалиться к чертовой матери.
Она ждала, что он станет говорить, но он молчал. Она слышала его ровное дыхание, чувствовала его сильную руку, и отчего-то ей становилось с каждой секундой все более тоскливо и грустно.
— Я облажалась, да? — вырвалось у нее вдруг. — Я снова облажалась.
— Ничего. Мы все исправим.
Рейвен сжала губы, чтобы не заплакать. Это «мы все исправим» было таким веским, таким мужским, таким теплым. И то, что Вик больше ничего не добавил, как будто делало его слова еще более сильными, внушающими… надежду?
А что, если все действительно можно исправить? Что, если она не успела все уничтожить?
— В прошлой жизни, — начала она, и споткнулась, глотая подступающие к горлу слезы. — В прошлой жизни Лекса и ее люди взяли Финна в плен, чтобы пытать его, а после убить. Я дала Кларк нож и попросила вытащить его. Но она… Она воткнула нож в его сердце.
— Знаю. Я тоже это вспомнил.
— Я знала, что она сделала это ради него, что она не могла его спасти, а могла только облегчить его мучения, но… Но мне было все равно. Я так ненавидела ее тогда, мне было так больно, Вик. Я не могла смотреть ни на нее, ни на Лексу, потому что знала, что именно они — причина смерти Финна.
Она помолчала, сглатывая новую порцию слез, и выпалила:
— А теперь мне кажется, что причиной смерти Финна был сам Финн.
Вик вздохнул, она ощутила щекой, как поднялась и опустилась его широкая грудь. Он покрепче прижал ее к себе и ладонью погладил макушку.
— Рейвс, — тихо сказал он. — Все ошибаются. Вопрос только в том, останешься ли ты в живых достаточно долго, чтобы все исправить.
— Похоже, останусь, — с горечью прошептала она. — Благодаря тому, что вы дали мне такую возможность.
Ей было стыдно и горько: она предала их, а они оставили ее в живых, защитили от командующей, и даже — Господи! — успокаивали, говоря, что все еще можно исправить. Разве она заслужила это? Разве она достаточно важна для этого?
— Знаешь, — услышала она, — мы можем потратить чертову кучу времени на то, чтобы разбираться, кто прав, кто виноват, и почему так вышло. Но я мужчина, Рейв, и я не умею делать такие вещи. Я знаю тебя, и знаю, что ты давно уже поняла свою ошибку. Думаю, ты поняла это, когда Элайзу насиловали на твоих глазах, верно?
Слезы все-таки прорвались наружу, и Рейвен спрятала лицо под мышкой Вика, чтобы он не заметил. Но он все понял, конечно: слишком тряслось ее тело от рыданий, слишком мокрой стала футболка под ее щекой.
— Когда ты несла всю эту чушь в больнице, это как будто была не ты. Рейвен Рейвс, уверенная в правильности своего поступка, не стала бы объяснять, почему так сделала. Она послала бы нас всех глубоко и надолго и умерла бы, зная, что поступила верно.
Он был прав, и от этого было еще тяжелее. Рейвен плакала, вспоминая, как просила Офелию остановиться, как просила ее оставить Элайзу в покое, и как в висках у нее звучало отчаянное: «Это ты виновата. Все это из-за тебя».
А потом, когда их освободили, все стало еще хуже. Она не могла смотреть на Элайзу, не могла говорить с ней, не могла слышать о ней. Каждый взгляд, каждое слово вонзалось в грудь невыносимым чувством вины, и хотелось просто сдохнуть, чтобы прекратить это.
Ей говорили: «Элайза кричит каждую ночь», и она до крови прикусывала губу, чтобы не закричать в ответ. Ей говорили: «Она не ест, не спит. Будто привидение», и ей ужасно хотелось взять нож и отрезать к чертям собственные уши.
Потом Элайза ушла из Люмена, и стало как будто легче. Но вместо нее пришли военные, и Рейвен пришлось спасаться вместе с остальными, и смотреть, как падают один за другим сраженные выстрелами люди, и видеть, как разлетаются в стороны куски разорванной плоти, и как среди всего этого хаоса Алисия отдает команды, и занимает место на сторожевой башне, и лицо ее кажется белым рядом с черным стволом автомата, и оно, это лицо, спокойно, настолько спокойно, что выглядит мертвым.
— Когда ты успела сделать маяк? — спросил вдруг Вик. — Мы же почти все время были вместе.
Она сделала его, когда индейцы привезли их в резервацию и утащили Вика и Индру в больницу, а она на несколько часов осталась одна, в шатре, предоставленная самой себе.
Соединяя детали и перекручивая провода, она думала о том, что этот самодельный маяк, возможно, поможет другим группам выживших найти их. Вдруг у кого-то из них была рация, и тогда они…
— Когда до меня дошло, что сигнал маяка увидят в первую очередь военные, я хотела его сломать, Вик. Но почему-то не сломала. Спрятала в рюкзаке среди остального барахла. Наверное, я тогда уже знала, что использую его рано или поздно.
А потом Аня привезла в резервацию Элайзу и Алисию. Рейвен, сидящая на стуле у койки Вика, притворилась спящей, но сквозь узкую щелку век видела их — счастливых, держащихся за руки, нашедших друг друга.
— И тогда меня как будто разорвало на куски, Вик. Элайза, она… Была такой счастливой, понимаешь? Она светилась. И я поняла, что ей плевать на смерть Финна, что она вся — в своей новой любви, а через него она перешагнула и забыла.
— И тогда ты пошла и включила маяк.
— Да.
Вик снова погладил ее по голове, и она снова заплакала, ошарашенная охватившим грудь чувством. Боль становилась меньше, но стыд — сильнее и жестче.
— Не знаю, чем я думала, — сквозь слезы прошептала она. — Мне показалось, что я не важна ни для кого из вас, и вы вовсе не друзья, а просто… Просто терпите меня рядом, и…
— Рейвс, — перебил он. — Хватит. Для того, чтобы покаяться, у тебя целая жизнь впереди. Все совершают ошибки, ясно? Вопрос не в том, что ты сделала, а в том, что ты сделаешь после.
Вик повернул голову и поцеловал ее мокрую от слез щеку. Царапнул щетиной, но Рейвен было плевать. Она знала, что прямо сейчас, в эту секунду, получила прощение.
И была готова на все, чтобы получить его и от остальных тоже.
***
Линкольн и Октавия пришли, чтобы сменить их на посту. И если первый хранил сосредоточенное молчание, то вторая не удержалась от насмешки:
— Как провели время? — спросила она, улыбаясь. — Не замерзли?
Элайза проглотила смешок, а Алисия так посмотрела на Октавию, что та должна была немедленно провалиться под землю. Но вместо этого она добавила:
— Надеюсь, мы тоже не замерзнем.
Пришлось хватать Алисию за руку и тащить за собой, прежде чем она ответит. Идти в наскоро натянутых брюках было не слишком комфортно, но часы, проведенные вместе, определенного того стоили.
— Я бы многое отдала сейчас за удобную постель, — улыбнулась Элайза, глядя, как Алисия расстилает одеяло в кузове пикапа. — А еще за горячий душ.
— Ты прекрасно пахнешь. Мне нравится твой запах.
Они улеглись, кое-как устроившись на жестковатой поверхности, и накрылись одеялом. Здесь было холоднее, чем у костра, зато можно было лежать рядом, и обниматься, и слизывать с губ короткие поцелуи.
— Может, мне завтра поехать с Йонасом или Истэкой? — улыбаясь, спросила Элайза. — Боюсь, провести весь день, обнимая тебя сзади, будет непросто.
— Ты можешь сесть за руль, если хочешь.