Потом был закрытый суд, для которого его готовили как следует: гримировали разбитое лицо, прятали под костюмом избитое тело, накладывали шины на сломанные руки и ноги. И снова ему задавали все тот же вопрос, и снова он отвечал на него честно, и снова ему не верили.
Когда они огласили приговор, ему было уже все равно.
— Он ничего не скажет. Бросай его в яму и покончим с этим.
Он почувствовал как его хватают за ноги и поднимают вверх, бросил взгляд на небо: синее, яркое, и подумал: «Жаль, что принцесса так и не успела отдать мне должок».
Ладони, держащие его лодыжки, разжались и он полетел вниз, в яму. Прямо на тянущих к небу руки мертвецов.
***
Линкольн предложил подняться на скалу и осмотреть лагерь сверху, но Алисия отказалась. Она пришла сюда не для того чтобы прятаться, и не ради разведки. Она пришла, чтобы сдаться.
— Вы не обязаны идти со мной, — сказала она, посмотрев на каждого воина, стоящего рядом. — Не обязаны умирать за меня.
— Лично я умирать сегодня не планировала, — возразила Октавия, вертящая в руках остро заточенный мачете. — Мы пришли чтобы защитить тебя, а не для того чтобы героически сдохнуть.
Алисия спрятала усмешку. Похоже, непокорность была в крови у небесных девочек. Она вспомнила как кричала и вырывалась Элайза, запертая в шатре и связанная для верности по ногам. Поначалу Алисия хотела лишь оставить с ней нескольких воинов, но выслушав поток ругательств, поняла, что оставить охрану будет недостаточно. Непокорная девчонка найдет способ сбежать и сделать по-своему, а этого Алисия допустить не могла.
Она жестом попросила Линкольна подойти ближе и прошептала, чтобы остальные не слышали:
— Уведи их.
Он кивнул, а она, бросив последний взгляд на своих воинов, пошла вперед сквозь кусты, туда, где уже были видны ворота лагеря небесных.
«Если мне придется погибнуть сегодня, я сделаю это с твоим именем на губах».
***
— Беллами! Белл! Сюда! Скорее!
Он выскочил из палатки, на ходу застегивая штаны. У ворот явно что-то происходило: там собралось не меньше трех десятков людей, и все они что-то кричали, потрясали оружием, переговаривались.
— Разойдись, — он протолкался через толпу и остановился, удивленный.
Прямо перед ним стояла чертова командующая. Она как будто не замечала дула десятков автоматов, направленных прямо на нее: стояла так, словно вышла на прогулку и встретила знакомого, не слишком приятного, но с которым вполне можно перекинуться парой слов.
— Уберите оружие, — приказал Беллами, жестом прервал возмущенный гул и посмотрел на командующую: — Что тебе нужно?
— Пришла предложить обмен. Моя жизнь и свобода в обмен на жизнь и свободу моих людей.
Беллами ничего не понимал. Она что, серьезно? Разве она не понимает, что стоит ему подать сигнал, и ее расстреляют в одно мгновение?
Нет, она не может этого не понимать. Она бы не пришла просто так.
— Ты явно притащила с собой какой-то козырь, — сказал он, подходя ближе. — Что-то, что не даст мне просто убить тебя на месте.
Она равнодушно пожала плечами.
— Я еще не предъявила свой козырь, но ты все равно до сих пор меня не убил. Может быть, я смогу обойтись и без него?
— Нет. Не сможешь.
Он шагнул к ней, замахиваясь и ожидая защитной стойки в ответ, но она лишь выше подняла подбородок и осталась на месте. Пришлось опустить руку: ударить по лицу просто стоящую перед тобой девушку оказалось куда труднее, чем Беллами мог предположить.
— Выкладывай, — велел он со злостью. — Что ты притащила? Взрывчатку? Мою сестру? Армию?
— Нет, — покачала головой командующая. — Я принесла все, что ты перечислил. Все разом.
***
Два долгих дня занял переход, но за все это время Густус позволил им лишь один привал для короткого сна. Рейвен выбивалась из сил, но глядя на то, как идут остальные, старалась держаться. Двое суток пробираться сквозь лес, то и дело встречая мертвых, двое суток идти, видя только спину впереди идущего и ощущая боль в стертых ногах. Двое суток на то, чтобы добраться до мифической «Розы», с которой земляне, похоже, связывали все свои надежды.
— У каждого из них кто-то попал в плен к морским, — объяснил ей Джаспер, когда она спросила, почему воины хранят молчание. — Они оплакивают их так. Молча.
В этом бесконечном походе земные и небесные как будто слились в один отряд. Все очень скоро стали одинаково грязными, одинаково покрытыми кровью и потом, одинаково молчаливыми и суровыми.
— Какого черта мы сразу не пошли вместе с Индрой в Розу? — на исходе первого дня пути спросил Атом. — Зачем было нужно сначала идти с Густусом, а потом все равно вернуться к Индре?
— Потому что если бы за нами следили морские, то они перебили бы нашу группу, а группа Индры осталась бы жива, — объяснил Джаспер. — Эта их командующая хоть и жестокая, но умная сучка. На мой взгляд, она все делает правильно.
Вот только Рейвен так не считала. У нее до сих пор стояло перед глазами лицо Финна, которого схватили земные. Схватили по приказу той самой сучки-командующей, схватили чтобы отдать морским людям.
Жив ли он? Если Беллами жив и даже возглавил атаку на лагерь, то, возможно…
Она боялась надеяться. В этом новом мире лучше было поменьше думать о других, потому что легко могло выйти: ты подумала, а его уже убили. Или сожрали. Или и то, и другое разом.
Ремень автомата натирал шею — наверное, на ней уже образовалось немало мозолей, спрятанных под слоем грязи и пота. Рейвен подумала: как же быстро изменилась их жизнь. Раньше казалось, что в бункере трудно дышать, теперь тяжело дышать было на свободе.
Он пришел в ее камеру и сел рядом на кровать, пряча глаза. Она понимала, что он хочет сказать, но не собиралась помогать: все ее внутренности как будто сплелись в горячий клубок боли и отчаяния.
— Рейв, я…
Ей хотелось закричать: «Что, Финн? Что «ты»? Ты влюбился в чертову принцессу и переспал с ней, когда понял, что больше не можешь себе лгать? Тебе жаль, что с самого начала ты был со мной, потому что теперь тебе приходится что-то мне объяснять? Ты стал ее рыцарем и от этого перестал быть моим?»
— Я старался бороться с этим, я пытался заставить себя поступить правильно. Но не смог.
В этом был весь он, и она верила ему, верила в то, что он пытался, потому что видела это, видела каждый день, каждую минуту. Но разве кому-нибудь когда-нибудь от этого становилось легче?
— Я не прошу меня простить, Рейв. Такое нельзя прощать. Я пришел только для того, чтобы сказать: мне жаль. Если бы у меня был выбор, я бы выбрал тебя.
Она практически не могла дышать. На грудь будто камень повесили: тяжелый камень напрасных надежд и планов. Камень, в котором слилось и «Мы будем жить вместе когда освободимся», и «Когда-нибудь я хотел бы от тебя детей», и «Как насчет Алабамы? Уедем в Алабаму и откроем маленькую закусочную у шоссе». Все это могло стать реальностью, но теперь превратилось в пыль. Одна ночь, проведенная с другой, и ничего не осталось.
Но в его словах «я бы выбрал тебя» Рейвен услышала и другое. Она услышала мольбу: «Останься, если сможешь». Она услышала тоскливое: «Я знаю, что с ней у меня ничего не выйдет». Она услышала: «Я все еще хочу быть с тобой рядом».
— Финн, — ее рука опустилась на его, исцарапанную, и погладила. — Я все еще твой друг, а ты — мой. Это не будет легко, но я постараюсь, правда.
Он посмотрел на нее, и на мгновение ей показалось, что все вернулось. Что они снова «Финн и Рейв», «Малыш и детка», «Зануда и чокнутая». Но она знала, хорошо знала, что это лишь мгновение, и что на самом деле все уже кончилось.