С того дня ей действительно стало труднее дышать. Но она вышла на свободу, и все стало еще хуже.
— Внимание! Мы приближаемся к Розе. Ускорить шаг!
Земляне практически перешли на бег, и Рейвен пришлось сделать то же самое, хоть сил уже и не было. Она положила обе руки на висящий на шее автомат и принялась считать про себя: «Раз-два, раз-два, раз-два». И через несколько сотен этих отчаянных «раз-два» лес впереди поредел, а затем и вовсе расступился, открывая огромную поляну, окруженную глубоким рвом, за которым виднелся бесконечный забор и металлические ворота с нарисованным на ним хорошо различимым: «Sub Rosa».
«То, что скрыто».
Ворота открылись, деревянный помост упал поперек рва, и прибывшие вошли внутрь.
***
Маркус тревожно вглядывался в лица входящих, пытаясь распознать своих. Это было довольно трудно: сейчас каждый из прибывших с Густусом напоминал скорее землянина, нежели небесного. Наконец он разглядел в толпе Джаспера, а следом за ним увидел Рейвен, обоих Миллеров и Атома.
— Привет, тыловые крысы, — первым поздоровался Нейт, демонстрируя Маркусу покрытую запекшейся кровью и кое-как перевязанную порванной футболкой руку. — У вас найдется кусок земли, на который мы сможем уронить свои задницы? Клянусь, эта обезьяна, — он указал на Густуса, — вытянула из нас все жилы за эти двое суток.
— Если ты хочешь спать, то советую забыть об этом на ближайшее время, — ответил Маркус. — Элайза все еще жива, и мы должны немедленно отправляться на помощь.
— Прекрасно, — заявила Рейвен, бросая на землю автомат и падая следом. — Обсудим это через несколько часов, потому что слово «немедленно» сейчас точно не сработает.
Следом за ней на землю посваливались и остальные. Только теперь Маркус понял, как сильно они устали: он никогда раньше не видел, чтобы люди засыпали мгновенно, вповалку, в неудобных позах и прямо на холодной утренней земле.
— Друг мой, — позвала его Индра. — Оставь их в покое. Нам нужно обсудить, что мы будем делать дальше.
Маркус покорно прошел за ней по дороге, переступая через спящих людей, и вошел в здание с табличкой «Церковь Св. Христофора». Именно здесь в последние дни они организовали штаб обороны. И именно здесь они с Индрой стали друзьями.
— Скажи мне, что вы уже бывали в таких переделках. Мне нужно что-то, на что я смог бы опереться.
— Я могу сказать одно: пока не было Люмена, пока не было альянса, было еще хуже.
Маркус посмотрел на сидящую на полу церкви и натачивающую меч Индру и поежился: сильные темнокожие руки так ловко и сильно орудовали точильным бруском, что становилось не по себе: будто это не сталь заострялась под настойчивыми движениями, а человеческое тело или душа.
Он подумал: а осталось ли вообще что-то человеческое в этих людях? Прожить пять лет среди смерти и войн… Не означает ли это превратиться в животное?
— Тебе нужно научиться использовать меч, Маркус из небесных людей. Когда альянс будет восстановлен, первое что запретит командующая — это огнестрельное оружие.
— А ты думаешь, альянс восстановится? — обрадовался Маркус. Это была та самая надежда, которой ему так не хватало все эти дни. — Думаешь, мы сможем…
— Я уже сказала тебе, — недовольно перебила Индра. — Альянс образовался благодаря командующей, но если на смену ей придет другая или другой — это ничего не изменит. Новый мир создан, и мы не позволим ему погибнуть.
Она снова принялась точить меч, а Маркус отошел в сторону и начал разглядывать некогда богатое, а теперь обветшалое убранство церкви.
— Ты не собираешься идти к ней на помощь, верно? — спросил он, не глядя на Индру. — Когда ты говоришь, что кровь будет отплачена кровью, ты имеешь в виду не спасение, а месть.
Ответа он не получил. Только громче стали звуки, издаваемые точильным камнем, да тяжелое дыхание Индры. Он смотрел на алтарь с дарохранительницей, на обветшалую и осыпавшуюся местами фигуру Христа, и в голове само собой возникало полузабытое:
«Господь — свет мой и спасение моё: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться? Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут».
— Ты веришь в бога? — спросил он, снова повернувшись к Индре и успев поймать ее взгляд исподлобья. — Или верила?
Она отложила точильный камень и осмотрела меч в лучах света, проникающего сквозь разбитые витражные стекла. Поднялась на ноги, убрала меч в ножны и сказала:
— Не тебе спрашивать, во что я верю, Маркус из небесных людей. Все вы, добровольно согласившиеся пойти в бункер на потеху зрителям, все вы, — убийцы, насильники, предатели, — каждый из вас пошел против воли бога. И я не знаю, наказал он нас за то, что мы смотрели на все это, или вас — за то, что позволили это сделать с собой. Но когда я пришла домой и увидела своих мертвых детей, когда я увидела как они идут ко мне, вытянув руки, когда я проткнула их головы ножом, именно тогда я поняла, что мне все равно, кого и за что он наказал. Если бог есть — я не хочу для себя такого бога.
Маркус остановил ее, опустив руку на плечо.
— Индра…
— Нет, — она рывком сбросила его руку. — Я не пущу тебя в свою душу. Нечего тебе там делать.
Он покачал головой.
— Я знаю, и не пытаюсь туда залезть, поверь. Я только хотел сказать, что ты права: все мы, каждый из нас, оказавшихся в бункере, пришли туда по своей воле. Но я не был ни насильником, ни убийцей, ни предателем.
На непроницаемом лице Индры невозможно было ничего рассмотреть. Ни интереса, ни отвращения, ни злости, — вообще ничего.
— Я пошел в бункер, потому что меня попросили об этом. Попросила мать одной из заключенных, и я не сумел ей отказать.
— Почему? — спросила Индра. — Почему не смог?
— Потому что эта девочка совершила поступок, за который ее осудили, но по правде говоря, судить ее было не за что.
Впервые за все время он разглядел на лице Индры тень эмоций. Чуть прищуренные глаза, чуть напряженные губы, чуть искривившиеся брови. Он снова коснулся рукой ее плеча, и на этот раз она не сбросила его ладонь.
— Что она сделала?
— Помнишь историю, случившуюся шесть лет назад? Когда спятивший подросток пришел в школу с отцовским ружьем и убил восемнадцать человек?
Индра кивнула. Впрочем, еще бы она не помнила: об этом тогда гудели все телеканалы и газеты.
— При задержании этот подросток был ранен и его доставили в госпиталь святого Марка. Приставили охрану, доступ имел только лечащий врач и санитарка, меняющая белье и моющая полы в палате.
Маркус замолчал и Индра вопросительно посмотрела на него.
— Она убила этого подростка, — слова давались ему с трудом, будто наждаком скрипели по горлу. — Положила подушку на его лицо и держала ее там, пока он не умер. Ей дали пятнадцать лет, которые потом заменили пятью годами в бункере.
— Это была небесная девчонка? — спросила Индра сквозь зубы. — И ты восхищаешься убийцей? Убийцей, которая задушила беззащитного?
— Нет. Она убила того, кто отнял жизни восемнадцати детей. Она подарила покой восемнадцати парам родителей. Она подарила покой и мне тоже.
Он отвернулся, убирая руку с плеча Индры, и снова посмотрел на статую Христа.
— Я до сих пор верю в бога, потому что надеюсь, что мой сын сейчас сидит на его коленях и смеется, глядя на все, что мы сотворили с нашими жизнями. Но еще больше я верю в девчонку, которая смогла откликнуться на просьбу убитых горем родителей и сделать то, что принесло им успокоение.
Еще несколько секунд в церкви царило молчание. Маркус смотрел на статую, а Индра — он чувствовал — смотрела в его спину.
Потом он обернулся и сказал: резко, с силой, удивившей даже его самого:
— Когда остальные вместе с Густусом придут сюда, я заберу каждого, кто будет готов идти со мной, и отправлюсь на аванпост. Если я найду ее живой, то заберу и приведу сюда. Если я найду ее мертвой, то принесу сюда ее тело. Если для того, чтобы она осталась живой, я должен буду умереть, то я это сделаю не задумываясь. Я совершил ошибку, позволив ей выйти за ворота и вскрыть себе вены. Я совершил ошибку, позволив ей остаться в лагере. В третий раз я этой ошибки не совершу.