Офелия засмеялась и ласково потрепала ее по макушке.
— Ну что ты, любимая. Я хотела показать тебе не это.
Она подала знак и на поле выскочили солдаты. За несколько минут все мертвецы были загнаны в одни клетки, а игроки — в другие. Толпа разочарованно кричала, все жаждали продолжения зрелища.
— Не волнуйтесь, — голос Офелии разнесся над стадионом и Алисия, покосившись, увидела в ее руке микрофон. — Игра продолжится позже, а пока у меня есть для вас подарок.
Толпа заревела, а через секунду какая-то сила подхватила Алисию за шиворот и перебросила через ограждение.
Она упала на живот и застонала от боли. Трава под ее щекой была бурой от крови, а вопль толпы из предвкушающего стал восторженным.
Алисия поднялась на ноги и обвела взглядом трибуны.
— Эту девочку вы выбрали своей командующей, — разнесся по стадиону голос Офелии. — Этой девочке вы доверили свою жизнь и свою судьбу. И эта девочка отправила вас сюда, всех до единого.
В толпе послышалось улюлюканье и грубые выкрики. Алисия ничего не понимала. Она посмотрела на лидеров кланов, но они отвели глаза.
— Тебе есть, что сказать своему народу, командующая? Тебе есть что сказать людям, которых ты собственными руками отдала мне?
Это было какое-то идиотское шоу, какая-то фантасмагория, и Алисия знала, что не может в этом участвовать. Кто-то из солдат дал ей микрофон, но она отстранила его руку.
— Нечего сказать, любимая? — спросила Офелия. — Но народ ждет твоего слова. Вы же ждете?
Многоголосый вопль был ей ответом. Алисия чувствовала себя гладиатором среди бушующей толпы. Она понимала, что не выберется: отсюда невозможно выбраться, но впервые за все время подумала: «И этих людей я хочу спасти? Их я должна спасать?»
Но были и те, кто не кричал. Вначале она увидела одно знакомое лицо, искаженное страхом, потом второе, затем — третье и четвертое. И стало вдруг ясно, что ничего не изменилось, что люди, собравшиеся здесь, по-прежнему разные, по-прежнему совершенно разные, но их все еще объединяло одно: каждый из них был частью ее народа, ее нового мира.
Эта мысль придала сил. Алисия уцепилась за нее всем сердцем, всей душой. И сама дала ответ: «Да. И их я хочу спасти тоже».
— Ты хочешь сделать из этого представление? — громко спросила она, глядя снизу вверх на стоящую на трибуне Офелию. — Так спускайся и ответь сама за все, что сделала. Я готова нести ответ за каждый свой поступок. Вопрос в том, готова ли ты.
Часть толпы засвистела, заулюлюкала, но Алисия теперь без труда различала в этой какофонии совсем другие крики, совсем другие слова.
— Хочешь сразиться со мной? — услышала она голос Офелии. — Ну что ты, детка, разве я смогу причинить боль той, что была так добра со мной? Я не хочу делать тебе больно. Я просто хочу, чтобы ты объяснила этим людям, почему так поступила с ними.
Крики затихли. Над стадионом как будто опустился купол молчания, купол ожидания и напряжения. И в этом напряжении Алисия расправила плечи и подняла подбородок.
Она посмотрела на клетки, из которых рвались наружу мертвые, посмотрела на клетки, в которых застыли живые. И вспомнилось вдруг тихое «Я верю в тебя, Лекса», и вспомнилось вдруг прикосновение губ к губам — такое легкое, невесомое, как будто ничего не значащее и вместе с тем значащее даже слишком много.
— Morituri te salutant, — прокричала она, и крик ее громом разнесся в тишине, укутавшей стадион. — Идущие на смерть приветствуют тебя!
Три длинных прыжка до клеток, мгновение, чтобы отодвинуть одну задвижку, еще мгновение, чтобы отодвинуть вторую, и третью, и четвертую. И вот уже мертвые рвутся на свободу, клацают зубами, отпихивают друг друга, торопясь вырваться, торопясь достичь, разорвать на куски.
Из клеток с живыми доносятся крики: «Выпусти нас! Мы поможем! Выпусти нас!»
Но она знает, что в этом помочь ей не сможет никто. И никто не должен помогать.
Она сбрасывает с плеч плащ, оставаясь в штанах и тунике, она стягивает с пояса ремень и, отпрыгнув, накидывает его на шею мертвого, и тянет изо всех сил, пережимая шею, круша прогнившие позвонки, до тех пор, пока голова не отрывается окончательно, и когда это происходит, она хватает за волосы эту голову и швыряет ее под ноги Офелии.
Мертвые окружают ее со всех сторон. Они тянут к ней руки, они тянутся к ней зубами, но она отбрасывает их в стороны, пригибается, чтобы отпрыгнуть, и накидывает ремень на шею следующего.
В стоящей тишине слышно как ломаются позвонки, как рвется кожа, как звенит натянутый ремень, и вот уже вторая голова летит в сторону, а за ней — третья, четвертая, пятая.
Алисия тяжело дышит, она знает, что не сумеет сделать это с каждым, но знает и то, что заберет с собой так много, как только сможет забрать. Мертвые ногти царапают ее плечо сквозь ткань, и она ногой бьет в живот, а локтем — в челюсть, и снова накидывает ремень на шею, и еще одна голова летит к ногам Офелии.
Ее лицо покрывается кровью и гнилью, и некогда вытереться рукавом, и глаза застилает пот, за которым все расплывается, делается нечетким. И ее снова окружают — пятеро или шестеро, и она отталкивает одного, но другой впивается пальцами в ее горло, и совсем рядом слышится клацанье зубов, и выхода нет, никакого выхода нет, и только воспоминание, одно воспоминание все еще придает силы.
Но вдруг что-то происходит. Алисия слышит истошный крик, человеческий крик, грозный, полный какого-то яростного огня.
— Morituri te salutant!
— Vivat Commander!
— In hoc signo vinces!
Один за другим люди прыгали с трибун и бросались в центр стадиона. Спарк, лидер клана огня, крошил мертвых кулаком, пробивая их черепа. Лайнус, бывший когда-то послом, открывал клетки с живыми. Еще двое схватили мертвеца за руки и разорвали на части.
Многоголосый рев поглотил собой все вокруг, и через несколько минут на стадионе больше не осталось мертвых. Алисия наклонилась, подняла последнюю голову и, размахнувшись, бросила ее в сторону Офелии. Остальные люди — покрытые кровью и потом, одетые в черную и белую форму, зажимающие ладонями царапины и скалящие зубы, встали за ее спиной угрожающим клином.
Их было не так уж много: на трибунах осталось сидеть куда больше, но то, что они были, то, что по правое плечо встал огромный и злобный Спарк, то, что у левого плеча застыл бледный и усталый Финн, — все это дало силы крикнуть во всю мощь накопившейся внутри ярости:
— Ты этого хотела, Офелия из морских людей? Со мной или без меня новый мир будет отстроен! И ты не сможешь этому помешать!
Cекунду они смотрели друг другу в глаза, а потом Офелия подняла руку, и Алисию с ее людьми окружили солдаты. Много, очень много солдат, и каждый — с автоматом или винтовкой, и каждый — готовый стрелять.
— Это еще не конец, любимая, — одними губами, беззвучно произнесла Офелия, но Алисия поняла. — Это еще не конец.
Под прицелом оружия их вывели со стадиона и бросили в подвал, разделив на три группы. Когда металлическая дверь захлопнулась, Алисия устало опустилась на холодный пол. Рядом с ней сел Финн.
— Она жива? — спросил он тихо, и Алисия не сразу поняла, о ком речь. — Принцесса жива?
— Да.
Он улыбнулся и прикрыл глаза.
— Слава богу. Пока она жива, я буду продолжать надеяться.
— Надеяться на что? — спросила Алисия, уже понимая, что не захочет услышать ответ.
— На то, что мы снова будем вместе. Пусть даже в этом, окончательно сошедшем с ума, мире.
***
Беллами возвращался в лагерь с тяжелым сердцем. Ему отчаянно не понравилось то, что морская львица устроила на стадионе, но что он мог сделать? Стоящий рядом с ним на трибуне отец хранил молчание, и Беллами надеялся, что ему тоже все это не слишком нравится, а потом отец сказал:
— Эта девчонка заслужила смерть.
И надежда исчезла.
Когда командующую и всех, кто выскочил ей на помощь, заперли в подвалах, Беллами велели вернуться в лагерь небесных. Он не стал спорить: там, среди своих солдат, он чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем рядом с отцом.