Пять лет назад, когда все это только началось, Беллами с отцом действовали вместе. Они не принимали участие в охватившей Лос-Анджелес панике, а скрытно пробрались на оружейный склад воинской части, в которой служил отец, и вынесли оттуда несколько сумок. Отец считал, что нужно идти к воде, а Беллами знал, что не может бросить Октавию.
Они разделились. Сумки были спрятаны там, где их не стали бы искать, — в кабине колеса обозрения, отец ушел к океану, а Беллами — к бункеру, где и встретил в итоге остальных родственников сотни.
Все эти годы они с отцом практически не общались. Первое время он пытался вразумить блудного сына, уговаривал присоединиться, несколько раз даже применял силу, но Беллами на все отвечал отказом. Он ждал сестру. Сестру и белокурую девушку, которую отец называл убийцей, а он сам — спасительницей.
Ублюдок, расстрелявший детей в школе, не был знаком Беллами. Но он знал многих из тех, кого он убил. Дети, всего лишь дети, глупые и умные, красивые и не очень, — они были детьми, и он расстрелял их из своего чертового автомата, и весь Лос-Анджелес погрузился в траур.
А потом Беллами пришел в госпиталь Святого Марка, чтобы проведать тогда еще живую мать. Там он и познакомился с Элайзой — светловолосой санитаркой, похожей на ангела и дьявола одновременно. Он не влюбился, нет. Но когда он сидел у палаты матери и плакал, не в силах сдержаться, а она села рядом и взяла его руку в свою, с ним что-то произошло, что-то странное, непонятное: как будто на мгновение стало чуть легче, чуть спокойнее, чуть менее больно.
Он знал, что она собирается сделать: она рассказала ему. И он не стал ее отговаривать, потому что считал, что это не будет убийством, а будет справедливостью. Потому что каждый день, приходя в госпиталь, он видел убитых горем родителей, пытающихся прорваться через охрану в палату ублюдка, он видел их слезы, видел их боль и чувствовал эту боль как свою собственную.
Принцесса и его сестра оказались в «сотне», и Беллами ждал их освобождения с одинаковой силой. Как будто он снова был не один, как будто ему и впрямь было кого ждать.
Он спас их и привел в лагерь, но они выбрали не его. Сестра выбрала землянина, принцесса — землянку, и мир, тщательно выстраиваемый на протяжении пяти лет, рухнул, похоронив под обломками старого Беллами. Или ему так только показалось?
Он ненавидел их обеих и любил их обеих тоже. Одна была сестрой, другая — человеком, которым он не мог не восхищаться, человеком, с которым он мог говорить, которого он мог ждать и в которого он мог верить.
И они обе его предали.
— Эй, Белл, — услышал он и дернулся от неожиданности. — Поговорим?
Оказывается, пока он стоял и пялился в лес, Харпер успел забраться наверх и встать рядом. Бледный до синевы, со сломанной рукой и еще не зажившей раной в боку, но уже самостоятельно передвигающийся Харпер.
— Чего ты хочешь? — сквозь зубы спросил Беллами. — Хочешь уйти? Вали. Мне теперь все равно.
— Нет. Я хотел спросить про другое. Тот снайпер, который стрелял в командующую и Элайзу…
Харпер не договорил, но Беллами понял. Если бы мог, он бы ни за что не стал отвечать, но почему-то именно сегодня солгать никак не получалось.
— Это был мой отец. Когда земляне забрали принцессу, я понял, что войны не избежать, но не мог тащить вас в ЭлЭй без прикрытия. Я отправил гонца к отцу, и он со своими людьми всю дорогу нас прикрывал.
— Не понимаю, — покачал головой Харпер. — Зачем тогда он стрелял в Элайзу?
— Он стрелял не в нее, а в командующую. И поверь, если бы он хотел ее убить, то убил бы. Мы спутали ему все карты, когда потащили чертову командующую к ее людям. Но она все равно отправила нас с Финном к отцу, так что в итоге все вышло примерно как он и планировал.
— Примерно?
Да, примерно, потому что Финн отказался сотрудничать, потому что Октавия сбежала, а еще потому, что командующая отправила в Санта-Монику не всех своих людей, и не отправилась туда сама.
— Это какой-то идиотизм, — сказал Харпер, подумав. — Вместо того чтобы воевать с мертвецами, мы воюем друг с другом. Какого черта ты приперся сюда с этими вояками?
— Я думал, что иду спасать вас.
Так оно и было. Отец сказал: «Земляне захватили ваш лагерь и держат в плену твоих людей. Ты должен освободить их». И он поверил.
Из леса послышался какой-то звук: словно кто-то играл на трубе, неумело, не попадая в ноты, а просто выдувая побольше воздуха.
— Что еще за хрень? — удивился Харпер, а Беллами пожал плечами и взял в руки автомат.
Внизу к башне стали подбегать бойцы. Они смотрели вверх и ждали приказов, но Беллами не торопился приказывать.
— Не стрелять, пока я не подам сигнал, — только и сказал он, продолжая вслушиваться в звук, который с каждой минутой становился все громче и громче.
Вскоре среди деревьев показалась странная процессия. Трое, среди которых Беллами узнал небесных парней, тащили телегу, доверху нагруженную какими-то емкостями, а поверх этих емкостей — он не поверил своим глазам — сидела Элайза.
— Не стрелять, — повторил Беллами, услышав, как перещелкиваются внизу затворы автоматов.
Он слез с башни и, не слушая протестующих криков, вышел за ворота. За ним последовал и Харпер.
Телега остановилась в нескольких футах от ворот, лес за ней ощетинился многообразием огнестрельного оружия.
— Ты привела с собой армию? — спросил Беллами. — Для чего? Нас все равно больше и вы едва ли сможете нас одолеть.
— Мы и не планировали, — ответила Элайза. — Но имей в виду: подо мной лежит тысяча фунтов сжиженного газа. Одного выстрела будет достаточно, чтобы все вокруг взлетело на воздух.
Беллами кивнул и, обернувшись, крикнул:
— Все слышали? Не стрелять!
Он снова посмотрел на Элайзу.
— И чего ты хочешь? Из тех, кого бы ты могла забрать с собой, здесь остался только Харпер, — он кивнул на стоящего рядом. — Нужен? Забирай.
Элайза покачала головой.
— Я хочу чтобы вы освободили наш лагерь немедленно. Забирай своих обезьян и убирайся к папочке, Белл. И имей в виду: мы пойдем за тобой следом.
Он молча думал. Странно, но Харпер продолжать стоять с ним рядом — плечо к плечу, и, похоже, не планировал приближаться к Элайзе. Причину такого поведения Беллами понял через секунду, когда Харпер резко вырвал у него автомат, ударил прикладом по шее и заставил упасть на колени.
— Не стрелять! — снова крикнул Беллами. — Что бы ни случилось, не стрелять!
Он ощутил прикосновение металла к затылку и услышал звук передернутого затвора.
— Харпер, нет!
Из леса выскочила Октавия и подбежала к нему. Она сейчас была больше похожа на землянку, нежели на его сестру, но, черт возьми, это все еще была она, и он знал — она не позволит им его убить.
— Эл, ты обещала! — будто отзываясь на его мысли, крикнула Октавия. — Ты обещала!
— Свяжите его, — сказала Элайза. — Просто свяжите и положите на телегу сзади. Но прежде…
Она махнула рукой, и выскочивший из леса Вик помог ей слезть и поддержал под руки. Передвигалась она с трудом: медленно и с гримасой боли на лице. Подошла к Беллами и посмотрела на него сверху вниз:
— Прикажи им покинуть лагерь немедленно. А тебя мы сами доставим к отцу.
Решать нужно было быстро, но, по правде говоря, решение он принял еще раньше. Может, когда стоял на сторожевой башне и смотрел в лес, а может, когда всем телом потянулся спрыгнуть с трибуны на помощь командующей.
— Если ты хочешь освободить пленников, тебе понадобится заложник получше чем я, — сказал Беллами. — Отец не раздумывая отдаст приказ на то, чтобы убить меня и Октавию.
— Мне не нужен заложник, — покачала головой Элайза. — Я не собираюсь угрожать твоим людям смертью одного или двоих. Я собираюсь угрожать вам смертью всего побережья.
***
И снова стадион, и снова заполненные доверху трибуны, и снова она, Алисия, стоит в центре этого чертового Колизея с высоко поднятой головой и заложенными за спину руками. И снова толпа свистит и улюлюкает, и снова над головой светит теплое закатное солнце, и отчего-то совсем не страшно, и только голос Офелии, громом разлетающийся вокруг, заставляет слегка сжиматься уставшее сердце.