Элайза открыла рот, чтобы ответить, но Рейвен предупреждающе подняла руку.
— И правда в том, что я не знаю. Может быть, он остался бы жив, а, может, умер бы во время захвата. Или еще раньше. И самое ужасное, что я уже никогда не смогу этого узнать, понимаешь? Я не смогу узнать, могла я спасти его или нет.
Боль, притупившаяся было, снова дернулась в груди. Элайза сглотнула слезы. Черт побери, это было так похоже на то, что чувствовала она сама, так ужасающе похоже, как будто Рейвен забралась к ней в голову и просто озвучила вслух то, что там творилось.
— Я винила тебя и командующую, потому что мне нужно было кого-то винить. Потому что если бы я признала, что винить некого, мне пришлось бы жить дальше, а я не хочу жить без него дальше, понимаешь? Я не хочу!
С этим «я не хочу» рыдание вырвалось из горла Рейвен с ужасающим звуком. Она плакала так горько, так тяжело, будто это не слезы лились из глаз, а каменная крошка, и Элайза, сидящая рядом с ней, плакала тоже.
— Я все думаю: ну, почему? Почему тогда, в бункере, он ушел к тебе? Чем я оказалась плоха? Чем я оказалась недостаточно хороша? Я думаю об этом постоянно, каждую минуту, и не нахожу ответа. И снова получается, что винить некого. Что он просто любил меня, а потом стал любить тебя, только и всего.
Она повернулась к Элайзе: красная, с мокрым от слез лицом, и продолжила:
— Но как признать, что ты ни в чем не виновата? Ты, которую я ненавидела всей душой? Как, черт бы тебя побрал, я могу признать, что это не твоя вина?
— Ты и не должна, — с болью вырвалось у Элайзы. — Потому что это моя вина. И я чувствую это своей виной.
Она потянулась к Рейвен, потянулась к ней как к равной, как к понимающей, но та отстранила ее руку.
— Нет, — сказала, рукавом вытирая слезы. — Ты пришла не для того чтобы просить прощение. Тебе что-то нужно от меня. Говори, что, и если это поможет поймать тварь, которая убила Финна, я сделаю это. От тебя мне нужно только одно: пообещай, что когда она умрет, я буду стоять рядом. Я не прошу позволить мне самой сделать это, но я хочу видеть, как эта сволочь сдохнет.
В этом «сдохнет» уже была сила, старая сила Рейвен, и Элайза задохнулась от благодарности к ней, этой мужественной девушке, которой она вольно или невольно причинила такую боль.
— Клянусь тебе, что когда я убью ее, ты будешь стоять рядом.
Рейвен кивнула, принимая клятву, и когда она снова посмотрела на Элайзу, слез на ее лице уже не было.
— Говори, что тебе нужно.
— Мне нужно, чтобы ты сделала из своих железок полиграф. Я хочу узнать у пленных, где Офелия и как ее найти.
***
Доктор Розмари застала их, лежащих под одним одеялом, и ей это совсем не понравилось. Под аккомпанемент ее криков Линкольну пришлось убегать из медпункта, на ходу застегивая штаны и натягивая футболку. Октавия хохотала, наблюдая за ним: сейчас он был похож на мальчишку, очень счастливого мальчишку.
А она сама чувствовала себя счастливой девчонкой. Очень голодной счастливой девчонкой.
Розмари, откричав положенное, ушла на кухню за едой и пригрозила, что, если увидит Линка здесь еще раз, то будет колоть Октавии снотворное, пока та не поправится. Октавия не слишком ей поверила, но Линкольн рисковать не стал: он лишь забежал на секунду и положил поверх ее одеяла белый цветок, сорванный, похоже, где-то за забором.
А потом пришел Беллами. Видимо, Розмари поручила ему принести обед, и он принес целый поднос, заставленный тарелками и стаканами. Поставил поднос поверх одеяла Октавии и присел рядом.
Выглядел он так себе: красный какой-то, испуганный, побитый. Октавии даже стало его жалко.
— Что, большой брат? — спросила она. — Плохо все?
Он кивнул, и она кивнула тоже. У нее не было злости к нему, но и прежних чувств не было тоже. Слишком ярко звучали в ушах слова: «Ты больше не сестра мне». Слишком сильно отдавался болью рубец под повязкой на горле.
— Скоро мы будем допрашивать отца, — сказал Беллами, когда Октавия принялась за еду. — Если хочешь, я могу отнести тебя, чтобы ты посмотрела.
— Я бы посмотрела, как ему оторвут его тупую башку, — с набитым ртом ответила Октавия. — А на пытки нет, не хочу.
Беллами покачал головой.
— Не пытки. Элайза попросила Рейвен сделать полиграф. Мы хотим узнать, что они задумали на самом деле.
А вот это было уже интересно. Октавия даже отложила в сторону кусок лепешки и задумалась.
— И зачем там тебе я? Я буду только бесить его, и…
«И он впадет в ярость и потеряет контроль».
— Хорошо, — сказала она. — Я в деле. Но с доком договаривайся сам: она только пятнадцать минут прогнала отсюда Линкольна за то, что он…
Искушение договорить было велико, но она не стала: каким бы ни был, он оставался ее братом. И Беллами словно понял: кивнул благодарно и, избегая смотреть на повязку, сказал:
— Начнем вечером. Я приду за тобой.
Но начали позже. Рейвен долго возилась с транзисторами и электродами, потом долго тестировала прибор, потом указывала, как именно нужно привязать пленного, чтобы все получилось. В результате допрос начали уже когда солнце окончательно село, и лица присутствующих освещало только пламя костра.
Беллами принес Октавию на руках и осторожно опустил на заранее подготовленное кресло. Их расчет оправдался: стоило отцу увидеть ее, как его лицо пошло красными пятнами, а голос начал срываться на крик.
— Что вы себе придумали, вы, мелкие ублюдки? Вы действительно думали, что сможете выжить в этом мире? Подчинить себе взрослых?
Октавия почувствовала знакомый запах и улыбнулась: Линкольн неслышно подошел и встал за ней. Отец, увидев эту улыбку, взбесился еще больше:
— Мы убьем вас, всех до единого, ясно? Морская львица не прощает предательства! Я не прощаю предательства!
Октавия посмотрела на сидящих рядом с отцом Рейвен и Элайзу. Надо же: они, похоже, помирились, во всяком случае Рейвен выглядела гораздо лучше, чем раньше, и они вдвоем склонились над какой-то железякой — видимо, тем самым самодельным полиграфом. Рейвен кивнула, и Элайза, поднявшись на ноги, принялась задавать вопросы.
— Вас зовут Чарльз Блейк младший?
— Ты прекрасно знаешь, как меня зовут, сучка!
— Вашего сына зовут Беллами?
— У меня больше нет сына!
— Вас освободил из заключения в Люмене человек Офелии?
— Не твое дело, поняла, девчонка? Тебе никогда не узнать планы морской львицы! Она сильнее вас всех, вместе взятых!
Октавия покосилась на застывшего Беллами и зашептала: «Спроси ты. Тебе он ответит».
Беллами шагнул вперед.
— Отец, — сказал он смело. — Офелия ушла на острова, оставив тебя здесь. Почему ты продолжаешь эту бессмысленную войну? Почему не хочешь сесть в лодку и уплыть туда, где твои люди?
— Пошел к черту, недоносок, — выплюнул Блейк. — Думаешь, я поползу за ними, как побитая собака? Не дождешься! Вы не сможете держать меня в плену вечно. Я снова вырвусь на свободу и сделаю из всех вас мертвых! Всех до единого!
— Но зачем? — повторил Беллами. — Зачем тебе все это?
— Зачем? — его лицо исказилось усмешкой. — Потому что все вы — преступники военного времени. А я подчинялся, подчиняюсь и буду подчиняться только армии США, и больше никому.
Вокруг воцарилась тишина. Октавия сидела, широко открыв рот, Беллами застыл, пораженный, и только Элайза, повернувшись к Рейвен, сказала:
— Отключай его. Я все поняла. Завтра мы отдадим его в Люмен, и пусть делают с ним что хотят.
***
Время тянулось будто резиновое, несмотря на то, что Алисия по уши загрузила себя работой и делами, выделив за двое суток лишь несколько часов на сон. Как и было договорено, каждые три часа она получала через гонцов короткие записки от Элайзы. Изучала их со словарем, улыбалась и снова шла работать.
«Mi piaci molto***»
«Ho bisogno di te****»
«Senza di te non posso più vivere*****»
Все это сбивало дыхание и заставляло тело наливаться теплом и сладкой истомой. Но Алисия выходила за дверь комнаты, и тепло исчезало, заменяясь холодом.