— Прости, сладкая. Если бы я была точно уверена, что через секунду ты умрешь, я бы ответила. Но всегда остается риск, верно? И я пока не хочу тебя убивать. У меня есть более приятные планы.
Она встала с дивана и подошла, нависая над Элайзой. Пальцами коснулась ее щеки, подбородка. Элайза дернула головой, но это не помогло: Офелия только рассмеялась и обеими ладонями сжала ее лицо.
— Развлечемся? — улыбнулась она, нагибаясь так, чтобы смотреть в глаза. — Моей королеве нравилось, что я с ней делала. Думаю, тебе понравится тоже.
***
Мерфи понял, что сейчас его опять будут бить. Это было не столько страшно, сколько смешно: ему уже надоело служить грушей для избиений, но он понимал: они не отстанут, пока не получат желаемого.
Ирония судьбы: его поместили именно в ту камеру, в которой он провел пять лет. На стене до сих пор висели фотографии (единственное, что узникам разрешили взять с собой), и спинка койки была погнута в одном месте (это произошло во время очередной драки), и матрас на койке был тем же, и одеяло, и подушка.
Из-за двери доносились крики: кажется, кричала Элайза. Каждый ее крик отчаянием ударял в уши и мешал мыслить внятно. А когда его начали бить, думать стало еще сложнее.
Они ничего не спрашивали: какой смысл, если вопрос задавали ему не единожды? Они просто били: вдвоем, сменяя друг друга, чтобы не устать слишком быстро. Один из солдат разорвал на нем футболку, чтобы даже тонкий слой ткани не мог защитить от ударов, другой — одним резким движением кулака сломал ему нос.
Кровь залила губы и подбородок, но Мерфи было почти плевать. Почти, потому что крики продолжали доноситься, и он почему-то не мог отделаться от мысли: «Что они с ней делают? Что ОНА с ней делает?»
— Аккуратнее, — услышал вдруг он сосредоточенное. — Надо, чтобы он сохранял сознание.
Эти слова все изменили. Мерфи словно ожил: снова ощутил зарождающуюся внутри ярость, огромную, безрассудную. От очередного удара, нанесенного ногой в армейском ботинке, он ударился о койку спиной, но это дало возможность незаметно просунуть под матрас руку.
Он не успел ничего сделать: второй солдат с силой ударил по руке, и что-то в ней хрустнуло, и сумасшедшая боль заслонила собой все.
«Прости, принцесса, — успел подумать Мерфи, прежде чем потерять создание. — Кажется, я снова оставлю тебя одну».
***
— Рейв, — тихо позвал Вик, лежа на полу и прижавшись щекой к холодной стене камеры. — Рейв, ты меня слышишь? Джаспер? Мерф? Кто-нибудь?
Ответа не было. Он перекатился к другой стене и повторил попытку. Доносящиеся снаружи крики сводили с ума: кричала точно Элайза, и страшно было представить, что именно могло вызвать ТАКИЕ вопли.
— Рейв! Джаспер! Мерфи! Кто-нибудь, черт бы вас побрал!
Он прислушался и различил едва заметный стук у левой стены. Там явно был кто-то живой, но голоса не было слышно: крики заглушали собой все.
Вик с силой долбанул кулаком в стену, давая о себе знать, и услышал в ответ новый стук. Он беспомощно оглянулся, пытаясь понять, что можно использовать из имеющегося в камере.
Узкая кровать, прикрученная к полу табуретка, прибитая к стене полка с книгами, маленькая металлическая раковина.
«Прекрасно, — подумал он, старательно выгоняя из груди назревающую панику. — Можно взять подушку и устроить с ее помощью неплохое сражение».
Впрочем…
Он еще раз посмотрел на полку и, ухватив ее обеими руками, принялся расшатывать. Она была прибита крепко, и это давало надежду. Но как ее оторвать от стены?
Вик снова оглянулся и, сделав шаг к кровати, опустился на колени. Посмотрел внимательно: сколько раз он пытался отломать эту чертову ножку, чтобы сделать из нее оружие? Сколько бессонных ночей он провел, пытаясь ее расшатать? Может быть, осталось приложить совсем небольшое усилие? Может, на этот раз у него получится?
Он принялся бить по ножке кровати обеими ногами сразу, стараясь попадать в одно и то же место. Шума от этого было много, но все заглушали доносящиеся крики. На всякий случай Вик заткнул одеялом щель под дверью в камеру, но крики все равно было слышно даже слишком хорошо.
Удар, еще удар, и еще один. Он бил остервенело, яростно, подгоняемый отчаянным «Что эта сука с ней делает?»
И ножка поддалась. От очередного удара она издала металлический хруст и сломалась, обрушив кровать на пол. Вик подскочил и ухватил чертову ножку обеими руками. Острым краем поддел полку и надавил всем телом. Полка начала поддаваться. Она отходила от стены очень медленно, но отходила, отходила же!
Он уже мог видеть шурупы, вылезающие из стены. Толстые и длинные шурупы, которые с каждым нажимом поддавались и выходили наружу.
Наконец зазор стал настолько большим, что стало возможным убрать ножку кровати за ремень штанов и начать дергать полку руками. Хватило всего нескольких движений и содранных в кровь пальцев, чтобы чертова полка отвалилась, оставив в стене четыре отверстия от шурупов.
Вик аккуратно положил полку на пол и прильнул губами к одному из отверстий.
— Эй, — зашептал он. — Кто-нибудь меня слышит?
Несколько секунд ничего не происходило, а потом он услышал голос:
— Вик? Вик, это ты?
Голос был мужским, и это значило, что в соседней камере либо Джаспер, либо Мерфи. Это несколько облегчало задачу.
— Это я, — снова зашептал он. — Ломай кровать, ножки можно использовать как оружие.
— У меня есть кое-что получше, — услышал он и понял, что голос принадлежит Джасперу. — Эти мудаки посадили меня в камеру Атома. И я нашел здесь заточку.
— Отлично. Попробуй расковырять стену. Я буду стучать в дырку, чтобы ты знал, где ковырять.
Он окончательно ободрал пальцы, вытаскивая шуруп из полки, но смог засунуть его обратно в отверстие и, ударяя ножкой кровати по шляпке, принялся стучать. Ему было плевать, услышат его или нет: крики снаружи стали еще громче, еще отчаяннее, и больше всего на свете Вику хотелось, чтобы кто-нибудь пришел на звук, и чтобы у него была возможность или задушить пришедшего собственными руками, или просто сдохнуть, чтобы больше не слышать этот кошмарный, полный отчаяния женский вопль.
Но никто не приходил. Вик лупил по шурупу, Джаспер с другой стороны стены ковырял ее заточкой. Никто из них не знал, сколько прошло прежде чем металл ударился о металл. Но каждому показалось, что прошла целая вечность.
Вик вытащил шуруп и заглянул в образовавшуюся дырку.
— Так, хорошо, — прошептал он. — Ты пробовал стучать в другую стену?
— Пробовал, — голос Джаспера теперь было слышно гораздо лучше. — Оттуда никто не ответил. Вик, как ты думаешь, что там происходит? Они что… Пытают ее?
— Не думай об этом сейчас. Чтобы ее спасти, нам надо выбраться, ясно?
— Да, но как?
— Есть у меня одна идея. Но надо расширить дырку, чтобы ты смог передать мне заточку.
И они принялись за работу.
***
Маркус с семеркой воинов-землян скрытно следовал за освобожденными пленными. Когда командующая велела ему убить их, в первую секунду он хотел ответить «нет». Он страстно желал сказать «нет», потому что это «нет» значило бы, что он все еще человек, все еще мужчина, не способный ударить в спину.
Но секунда прошла, и он понял, что это больше не так. Он вспомнил Октавию, которая перерезала себе горло, чтобы спасти их всех. Он вспомнил Элайзу, вскрывающую свои вены. И подумал: «Если девочки способны на такое, то мужчинам, позволившим это, должно быть стыдно».
И ему было стыдно. Все внутри него протестовало против происходящего, все внутри него извивалось от боли невыносимого «Мы позволили им сделать это».
И он согласился. Он понял, что если уж кто-то должен стрелять в спину ублюдкам, то пусть это будет он. Он понял, что у каждого в этом чертовом мире теперь будет свой груз вины, и что ему пора получить часть этого груза.
Передвигаясь через кусты, прячась за деревьями и прислушиваясь к звукам впереди, Маркус думал о командующей. Каково ей было отдать такой приказ после ассамблеи? После ассамблеи, на которой она заявила лидерам кланов, что они больше не станут воевать с живыми? После ассамблеи, на которой каждый из лидеров поддержал ее решение идти войной на мертвых?