— Лоцман, — продолжал он, — а второе судно слева?
— «Дриада».
— Фрегат первого ранга. Сорок восемнадцатифунтовых орудий. Ходил раньше в Индию. Славное у него боевое прошлое.
Под цифрой «52» он написал цифру «40», потом поднял голову и спросил:
— Ну, а направо?
— Там, капитан, фрегаты второго ранга. Всего пять.
— Какое судно идет первым?
— «Решительный».
— Тридцать два восемнадцатифунтовых орудия. А второй?
— «Ришмон».
— То же вооружение. Дальше?
— «Атеист»[47].
— Странное название! С таким опасно пускаться в плавание. Дальше?
— «Калипсо».
— Дальше?
— «Ловец».
— Итого пять фрегатов по тридцать два орудия каждый.
Под прежними цифрами капитан подписал цифру «160».
— Лоцман, — сказал он, — вы действительно узнаете их с первого взгляда.
— А вы, капитан, — возразил Гакуаль, — знаете их назубок. Узнать — полдела, вот знать — это поважнее.
Капитан пристально глядел на листок записной книжки и, бормоча что-то про себя, подсчитывал:
— Сто двадцать восемь, пятьдесят два, сорок, сто шестьдесят.
В эту минуту на палубу поднялся Ла Вьевиль.
— Шевалье, — крикнул ему капитан, — против нас триста восемьдесят орудий.
— Превосходно, — ответил Ла Вьевиль.
— Вы осмотрели батарею, — сколько у нас орудий, годных к бою?
— Девять.
— Превосходно! — в тон ему ответил дю Буабертло.
Он взял из рук лоцмана подзорную трубу и стал всматриваться в горизонт.
Восемь черных безмолвных кораблей, казалось, не двигаются, и все же они неотвратимо увеличивались в размерах.
Они незаметно приближались.
Ла Вьевиль отдал честь.
— Капитан, — заговорил он, — разрешите доложить. С первой же минуты я не доверял нашему «Клеймору». И нет, по-моему, ничего хуже, как внезапно очутиться на судне, к которому ты не привык или которое тебя не любит. Судно английское — значит, для нас, французов, предательское. Тому доказательство хотя бы эта чертова каронада. Я все осмотрел. Якоря крепкие. Металл хороший, без раковин. Якорные кольца надежные. Канаты превосходные, отдавать их легко, длина обычная — сто двадцать сажен. Ядер и прочего достаточно. Шесть канониров убито. На каждую пушку приходится сто семьдесят один выстрел.
— Только потому, что у нас всего девять орудий, — пробормотал капитан.
Он навел подзорную трубу на горизонт. Эскадра по-прежнему медленно приближалась.
У каронады есть свои преимущества — она требует всего трех человек прислуги; но у нее есть и недостатки — стреляет она на меньшее расстояние и поражает цель не так метко, как обычная пушка. Следовательно, надо было подпустить вражескую эскадру на расстояние выстрела из каронады.
Капитан вполголоса отдавал приказания. На корвете воцарилась тишина. Боевой тревоги не пробили, но все готовились к бою. Корвет был в такой же мере не пригоден к битве с людьми, как и со стихиями. Однако все, что можно сделать, было сделано, дабы придать боеспособность этой тени военного корабля. Команда собрала у ростр на шкафуте все запасные перлини и кабельтовы, чтобы в случае необходимости укрепить рангоут. Привели в порядок лазарет. По тогдашним морским обычаям на судне устанавливались защитные заслоны, что предохранило от пуль, но отнюдь не от ядер. Принесли даже прибор для проверки калибра ядер, хотя сейчас уже вряд ли стоило проверять калибровку; но никто не мог предвидеть подобного поворота событий. Каждый матрос получил подсумок и засунул за пояс пару пистолетов и кинжал. Койки были скатаны, пушки наведены, заряжены мушкетоны, разложены по местам топоры и кошки; крюйт-камера и бомбовый погреб открыты. Люди заняли свои места. Все делалось бесшумно, словно у одра умирающего. Делалось быстро и мрачно.
Корвет поставили на якоря. На «Клейморе», как и на фрегатах, имелось шесть якорей. Отдали все шесть: становой якорь бросили с носа, стоп-анкер — с кормы, один из больших верпов — со стороны открытого моря, другой — со стороны бурунов, второй становой якорь — с штирборта, запасной якорь — с бакборта.
Девять уцелевших каронад построили в боевом порядке, все девять на одном борту, в сторону врага.
Эскадра так же бесшумно закончила свой маневр. Восемь судов выстроились полукругом, хорду которого составляли скалы Менкье. «Клеймор», запертый в этом полукольце и к тому же связанный собственными якорями, был почти прижат к скалам, другими словами — прижат к стене.
Так свора гончих наседает на кабана, не подавая голоса, но уже ощерив зубы.