Так и было, хотя его сердце разрывалось. Он подошел к ней, взял ее руку и поцеловал.
– Как ты и сказала, я тоже мицлапланец.
Он видел, что она плачет, и изо всех сил старался не заплакать сам. Из всех потерь этого грандиозного путешествия с этой примириться было труднее всего.
Что еще хуже, он уже прикинул, что это – наилучший выход, потому что так у него оставалась надежда хоть на какое-то будущее.
Внезапно в динамиках интеркома раздался голос Джозефа.
– Какого черта! – прорычал он. – На мониторах пусто! Вообще ничего! Приборы сдохли, мы летим вслепую!
ГОРЬКАЯ ПРАВДА
Сокрытая, истинная сущность Тобруш внезапно исчезла из контакта, хотя Джозеф все еще мог наблюдать за физическими действиями Миколь, казавшимися вполне обычными. Тем более непонятен был внезапный отказ всех бортовых систем.
Тобруш связалась с ними по интеркому, чтобы успокоить.
– Мы под контролем моей расы, – сообщила она. – В этом месте не позволяются никакие исследования и записи.
Корабль слегка вздрогнул.
– За мной пришли, – сказала Тобруш. – Вы не сможете последовать за мной, однако здесь вы будете в безопасности и под охраной. Ждите моего возвращения.
– Мы всегда были одной командой! – возмутился Джозеф. – Почему это мы не можем сопровождать тебя?
– Могли бы, – ответила Миколь, – но в таком случае вернется лишь ваше тело. Оставляя вас здесь, я надеюсь сохранить вас такими, какие вы есть. Почему-то мне кажется, что это важно для успешного завершения нашей миссии. А теперь отойдите, я спускаюсь.
Джозеф перехватил Тобруш у шлюза.
– Сколько времени тебя не будет? – спросил он.
– Я не знаю. На борту достаточно припасов, и я прикажу, чтобы корабль осмотрели ремонтники, а также чтобы пополнили запасы воздуха. Я могу отсутствовать несколько часов, но могу и существенно дольше. Если меня не будет слишком долго, я пошлю весточку. Решение о том, что делать дальше, вскоре будет принято, и я буду следовать приказам. В то же время телепатически я буду наблюдать за вами здесь. Джозеф, пока меня не будет, никому на борту этого корабля не должно быть причинено никакого вреда. Ты, как командир корабля, остаешься главным – и ответственным. Ты сейчас на развилке, Джозеф; либо ты вновь будешь занимать высокое положение, обладая огромным потенциалом, как когда-то, либо же падешь, запутавшись в духовных исканиях, как Калия. Многое зависит от того, насколько мудро ты сейчас распорядишься собой.
Шлюз открылся, и тело джулки проползло в него, а затем в ожидающий снаружи корабль.
Ган Ро Чин уселся в штурманское кресло и взял перо. Приставив его к белой поверхности стола, он нарисовал небольшой чертеж, тут же отображенный столом в четкий черно-белый эскиз. Затем переместил перо на эскиз и нарисовал на нем странную фигуру. Ниже он нарисовал еще одну фигуру – такую же, но зеркально перевернутую.
– Я что-то забыл, – пробормотал Ган Ро Чин про себя. – Но что?
Затем справа от звезды он набросал еще несколько штрихов, пристально вглядываясь в них, в полной уверенности, что искомое прямо у него перед глазами – но ему никак не удавалось сложить картинку.
Он услышал, как кто-то вошел в каюту и обернулся. Это была Модра.
У нее по-прежнему хватало царапин и ссадин, но отчего-то она выглядела более мягкой, чем при спуске в Город и в самом Городе. Как будто все острые углы, вся резкость, весь боевой пыл покинули ее.
Не сказав ни слова, она встала у него за спиной и стала смотреть на его рисунок.
– Я не помешаю? – наконец, спросила она тихим и сексуальным голосом, которым не пользовалась уже несколько дней. Как если бы она специально хотела притвориться если не Гристой, то по крайней мере Молли – той, какой она была вначале.
– Нет, нет, что ты, – ответил он. – Я, собственно, не знаю, что еще делать, кроме как сидеть и думать.
– Да уж. Джозеф вдруг заперся в кубрике – говорит, ему надо там кое-что уладить, не знаю что. И я немного боюсь за Джимми.
– Вообще-то я бы сказал, что Джимми гораздо более опасен для самого себя, чем для кого-то еще, – заметил он. – В глубине души он очень порядочный, высокоморальный человек, но с большим самомнением и недостаточной волей, чтобы самому решать свои проблемы. Ему нужна помощь, но эго мешает ему ее принять. Но вместе с тем эго – это все, что у него осталось.
Она вздохнула.
– Свое эго я выкинула на помойку несколько дней тому назад, и сплю лучше, чем когда-либо за последние месяцы.
– Криша тоже пыталась, и в результате чуть не уничтожила сама себя. Все люди разные.
– Да, я знаю насчет Криши, и по-моему, она чокнутая. Быть женой капитана грузовика, жить на борту корабля, бывать в самых разных местах, причем не в опасных для жизни, и при этом иметь столько покоя и тишины, сколько хочешь – о чем еще мечтать? Если вздумаешь ее заменить, я всегда к твоим услугам.
Она начала массировать его шею и плечи.
– Ты замужем, – напомнил он. Но массаж был слишком приятным, чтобы просить ее остановиться.
– Это ненадолго, если мне удастся вернуться обратно. И если он еще не объявил меня мертвой, – сказала она. – Он очень милый, но мы поженились очень быстро, даже не узнав друг друга как следует. И потом, я не говорила, что ты должен жениться на мне.
– В Мицлаплане так не принято. Все наше общество построено на единстве мыслей и поступков. Я начинаю думать, что это что-то вроде долгосрочной защиты. Церковь, собранная из несчетного числа религий других рас, вошедших в Мицлаплан, меняющаяся сообразно требованиям времени, но неизменно строгая, не позволяет существовать культам, связанным с Кинтара. По крайней мере, достаточно долго не позволяла. Я сомневаюсь, что тебе понравились бы такие законы. Кроме того, с твоими теперешними Талантами тебя тотчас поймают и рукоположат, и сделают из тебя еще одну Кришу. Покуда все Таланты входят в число Святых и поддерживают порядок, масштабные бунты и заговоры просто невозможны.
– Вот как? Ты был женат, капитан?
– Я? Нет. Чтобы решиться на брак, мне надо для начала хорошенько узнать свою спутницу. Но моя жизнь и профессия не очень подходит для долгих связей с обычными людьми. Я не то что против, просто одна моя страсть заслонила собой все остальные, так получилось.
– Ой, да ладно! Ты же не девственник, капитан! Ты настоящий джентльмен, и можешь быть очаровательным, но ты прекрасно знаешь, что к чему. И ты потерял невинность не в своей Империи, о которой с таким воодушевлением рассказывал.
Он улыбнулся.
– Ты права. Я ее потерял, когда мне было двадцать два, на моем первом задании – я был помощником арбитра по тяжбе с Биржей. С миколианкой, кстати. Впрочем, я полагаю, что она была шпионкой. Во всяком случае, я так надеюсь, потому что она очень старалась меня соблазнить.
Она не могла не рассмеяться.
– И вот так ты и пробавлялся? Когда тебя отправляли за границу?
– Да, чаще всего. В Мицлаплане есть кое-кто, с кем можно, если очень надо, или если ты в положении вроде моего. Чтобы не потерять рассудок, выплеснуть худшее – можно сказать, терапевтический секс. Они бесплодны, так что проблем не бывает, и по той или иной причине они не могут стать кем-то еще. Возможно, ты скажешь, что их работа в том, чтобы люди вроде меня оставались честными. Они обычно приятны в общении, и веришь или нет, работают на медслужбу.
Идея показалась ей забавной, хотя она заметила, что он стесняется рассказывать об этом.
– Должна признать, – сказала она, отсмеявшись, – что они все продумали. Вот доказательство, если оно требуется, того, что сильная религия способна рационализировать что угодно. Без обид, капитан.
– Да какие обиды. Я считаю нашу систему практичной, учитывая сотни жизненных форм и тысячи миров, ее составляющих.
– Когда все закончится, капитан, тебе стоит побывать на Бирже. Такому, как ты, у нас открыты все пути.
– Это было бы заманчиво, если бы я желал быть кем-то другим, не тем, кто я сейчас. – вздохнул он. – Я бывал и на Бирже, и на Миколе. Обе эти империи – иерархические общества, пирамиды, и как во всех пирамидах, большинство людей там находятся в основании, а наверху очень мало драгоценного места. Вряд ли вас с Маккреем можно назвать довольными, а ведь у вас есть десятки миллиардов других, живущих в полной нищете, ничем не лучше дролов, на которых держится Миколь. Их считают немногим лучше рабочей скотины и обращаются с ними соответственно.