Она слишком хорошо знала ту одержимость, с какой люди бросались в поход за золотом, и уже не удивлялась ей. Когда их охватывала золотая лихорадка, они ни о чем другом не могли думать, и Моррис был подвержен ей даже больше других. Одиночество не пугало Салли, хотя она и жалела, что не попросила Морриса подвезти ее до Кулгарди, где она могла бы повидаться с Мари и Лорой.
Каждый день Салли слышала разговоры о новом походе — в лавке, от Эли и Попа Ярна, которые были довольны своим участком и решили никуда не ходить. Толпы рудокопов и старателей хлынули в Кулгарди даже из таких дальних мест, как Курналпи, Бурав и Финиш. Но до сих пор еще никто не знал, где именно находится эта «необычайно богатая жила».
По закону требовалось, чтобы каждый старатель не позднее чем через десять дней заявил о найденном им золоте и указал место, где он его нашел. Однако до сих пор ни от одного старателя не поступило ни одной заявки. Сотни разъяренных людей требовали объяснения от редакции газеты «Золотой век», где было напечатано сообщение относительно «бидона, полного золота».
Через неделю Фриско вернулся, чтобы посмотреть, как работают на его земле оставленные им люди. Он сказал, что участники похода намерены разгромить редакцию газеты и произойдет черт знает что, если газета ничем не подтвердит своего сообщения. Когда наконец выяснилось, что о золоте сообщил старатель по имени Мак-Кэн, Фриско отправился обратно в Кулгарди. Но лишь когда из похода вернулся Моррис, Салли узнала эту историю во всех подробностях.
Моррис не меньше других возмущался газетами, которые принимают на веру пьяную болтовню любого кретина. А Мак-Кэн, по общему мнению, вел себя просто подло: он настаивал на своей басне, зная, что люди уходят за сотни миль по безводной пустыне и могут умереть от голода и жажды в поисках месторождения, которого не существует.
Только Джону Маршаллу, почетному секретарю Ассоциации старателей, удалось предотвратить трагические последствия этого похода, рассказывал Моррис. Маршалл докопался, откуда газеты получили сведения, он понимал, что будут серьезные беспорядки, если сотни старателей, собравшиеся в Кулгарди для нового похода, узнают, что их обманули.
Когда Маршалл увидел, что взбешенная толпа намерена избить Мак-Кэна, он пробился к нему, встал рядом с ним и закричал:
— Слушайте, ребята, вы меня знаете! Пора принять меры и внести ясность в это дело. Сообщения, напечатанные в газетах, видимо, лишены оснований. Я решил приостановить этот поход и проверить, верно сообщение Мак-Кэна или нет.
Шум несколько утих. Под свист и брань по адресу Мак-Кэна и крики одобрения, относящиеся к Джону Маршаллу, он продолжал:
— От имени ассоциации я созываю сегодня в три часа дня собрание. Мак-Кэну придется выступить и сообщить нам все, что он знает, а затем можно организовать экспедицию, которая отправится вместе с ним и установит, существует ли месторождение, или нас обманули. А я возьму на себя заботу о том, чтобы Мак-Кэн явился на собрание.
Глашатай обошел весь город, и спустя несколько часов огромная толпа собралась вокруг повозки перед зданием Ассоциации старателей. На повозку взобрался Мак-Кэн. Это был рослый, широкоплечий человек с черными свисающими усами. После очередного запоя глаза у него ввалились, щеки втянуло. Он стоял лицом к лицу с сотнями старателей, угрожавших крепко отомстить ему, если он не докажет своей правоты. Они встретили его свистом, криками и насмешливыми аплодисментами. Но Мак-Кэн держался стойко, и многие поверили его словам.
Мак-Кэн признался, что он был сильно на взводе. Что именно журналисты выжали из него, пьяного, этого он не знает. Нельзя человека винить за то, что он плетет в пьяном виде. Газеты, а не он, ответственны за этот поход. Однако — и тут надежды старателей опять воскресли — он предлагает отвести экспедицию в такое место, где действительно только что обнаружены богатые россыпи.
Была открыта подписка, чтобы снарядить экспедицию; четверо старателей, выбранные собранием, выехали в двух повозках. Все это были суровые, испытанные люди, притом хорошо вооруженные, ибо по адресу Мак-Кэна раздавались угрозы расправиться с ним, если его публичное заявление не подтвердится. Полиция и инспектор предупредили старателей, сопровождавших Мак-Кэна, что они отвечают за его жизнь. Кроме того, они обязались привезти его обратно, чтобы он мог предстать перед общим собранием.
Вести о людях, которые выступили в первые же дни похода и теперь застряли без воды и пищи среди пустынных кряжей между Кулгарди и Виджимултой, подогревали всеобщее негодование. Уже снаряжались спасательные отряды, но тут хлынул ливень. Это многим спасло жизнь. Когда участники похода возвратились и рассказали о перенесенных ими лишениях и о том, что они не нашли никаких тропинок и никаких следов недавних разработок, все пали духом.
В конторе Ассоциации старателей вывешивались сообщения о продвижении экспедиции. Старатели толпились перед ними, читая и обсуждая их. Однако не было никаких указаний на то, что слова Мак-Кэна оправдываются. Уже поговаривали о том, чтобы подстеречь экспедицию, когда она будет возвращаться в Кулгарди, и застрелить или повесить Мак-Кэна тут же, возле дороги. Тогда Динни и несколько пожилых и более благоразумных старателей организовали круглосуточную охрану на той дороге, по которой экспедиция должна была возвратиться.
Она вернулась в одно из воскресений, когда уже вечерело. Старатели, сопровождавшие Мак-Кэна, отвели его в дом Маршалла и сообщили, что он все время водил их за нос: он так и не смог указать им какой-либо золотоносный участок, не говоря уж о свежей разработке россыпей. Маршалл тотчас же кратчайшим путем, задворками, побежал в полицейское отделение, и Мак-Кэн, ради его же безопасности, был посажен под замок.
В мужестве ему нельзя было отказать, говорил Маршалл. Он непременно хотел предстать перед старателями, и его только с трудом уговорили не делать этого. Моррис был уверен, что если бы Мак-Кэна не заперли, ему бы не остаться в живых. Перед дверью Джонни Маршалла шумела взбешенная толпа. Его встретили криками;
— Где Мак-Кэн?
— Повесить его!
— Всыпать мерзавцу!
— Застрелить!
— Для такой собаки пули жалко!
— Повесить и то мало!
— Размозжить ему голову!
— Растерзать на куски!
Это было страшное зрелище, рассказывал Моррис. Он никогда бы не поверил, что люди могут дойти до такого исступления. Они хотели даже сорвать свой гнев на Джонни Маршалле. Обвиняли его, что он укрывает Мак-Кэна, и грозили разнести в щепы его дом. Но каждый мало-мальски разумный человек понимал, как мудро и мужественно действовал Маршалл, отказавшись выдать толпе Мак-Кэна.
Несколько степенных и рассудительных старателей окружали Маршалла, готовые защищать его ценой своей жизни. Вскочив на ящик, стоявший возле его дома, он обратился к толпе.
И вот он стал перед нею, спокойный, благообразный и — все это знали — честный и чистый, как стеклышко. Благородство его осанки и бесстрашие, с которым он воспротивился безумию, овладевшему сотнями людей, несомненно, оказало свое действие. Ему удалось то, что не удалось бы никому другому. Он укротил бурю. Самые озверелые, жаждавшие крови Мак-Кэна, умолкли, чтобы послушать Джонни Маршалла. И Маршалл заговорил так веско и с такой подкупающей простотой, что все мало-мальски порядочные люди образумились.
Спокойно и отчетливо изложил он обстоятельства, вызвавшие поход, и просил старателей, чтобы они, невзирал на свой вполне естественный гнев и негодование, не поддавались наущениям дурных людей, подстрекающих толпу на опрометчивые действия. Джон Маршалл объяснил, что полиция и инспектор возложили ответственность за безопасность Мак-Кэна на него и на людей, сопровождавших этого человека, и что в интересах самих старателей он просил полицию посадить Мак-Кэна под замок. По пути Мак-Кэн неоднократно умолял своих спутников, чтобы они дали ему револьвер — он пустит себе пулю в лоб. Несколько раз экспедицию задерживали старатели, жаждавшие отомстить Мак-Кэну.