Сама Салли отдала ему должное: она не заподозрила его ни в чем, когда он сказал ей, что, по его сведениям, дорога на Дарлот крайне трудная, а надежд на золото немного.
— Я боюсь, что вам будет очень тяжело, мэм, и что вы просто не выдержите, — сказал он. — Многим мужчинам это не под силу. Правда, Кон — опытный старатель, и, может быть, он и выручит вас, если что-нибудь случится. Но когда мужчины чуют золото, когда они заболевают золотой лихорадкой, на их благоразумие нельзя полагаться.
— Все это я знаю, — Салли улыбнулась чуть-чуть вызывающе. — Может быть, именно поэтому я и хочу ехать с ними.
Первые дни пути прошли благополучно. Они двигались по пыльной дороге, которая вела сквозь заросли, останавливались в полдень закусить и напиться чаю, а вечером разгружали верблюдов и разбивали лагерь.
Кон ехал на первом верблюде, Моррис на последнем, а Салли ехала за ними в повозке, нагруженной баком с водой, инструментами и палатками. Стояла удушающая жара, переезды от одного бочага до другого были долгие; но верблюды неустанно двигались вперед своим ровным медленным шагом, покрывая милю за милей, держа путь на север, по необозримым серым просторам под белесым от зноя небом.
После Девяностой Мили началась полоса песков и обмелевших озер, и двигаться стало труднее. Но недавно выпали дожди, и через некоторое время дорога пошла по зарослям акации и свежей траве. Огромные валуны окружали ряд бочагов, а также мочажину, лежавшую у их подножий. Здесь Моррис подстрелил петуха-большенога, и ночью соблазнительный запах жареного мяса привлек собак динго, которые подняли громкий вой вокруг лагеря.
Кон мучился со своим норовистым верблюдом. Наевшись, животное начинало брыкаться, шарахаться в сторону, поворачивать назад и вертеться на месте. Кон держал наготове дубинку и бил верблюда по голове всякий раз, когда тот начинал бунтовать. Характер у старика был скверный — не лучше, чем у верблюда. Моррис предлагал пристрелить несносное животное, но Кон и слышать не хотел об этом. Он уверял, что еще не родился тот верблюд, которого бы он не обработал. Или он укротит этого мерзавца, или погибнет.
Салли боялась верблюда. Однажды он накинулся на верблюдицу в упряжке и зверски искусал ее. У Салли кровь стыла в жилах, когда он ревел по ночам или скалил длинные желтые зубы, стараясь укусить Кона, как только тот к нему приближался. Иногда он, стреноженный, удирал, а Кон мчался за ним, повисал на уздечке и колотил его рукояткой кайла. Между человеком и вонючим голенастым животным разгорелась непримиримая вражда, и Кон оставался хозяином положения только потому, что нещадно избивал верблюда и всегда был начеку.
Моррис тоже боялся последствий этой вражды. Он отлично знал, что если верблюд изувечит Кона или старик спятит из-за злобного животного, для их похода это будет просто катастрофой.
По дороге они встретили Паркиса, первого разведчика, открывшего прииск Лейк-Дарлот. Он возвращался в Кулгарди. Паркис похвастался, что за три месяца добыл семьсот унций и что там осталось еще сколько угодно.
Он рассказал о двух новых участках, которые он застолбил под разработки по ту сторону Маунт-Кэтрин: разведчики говорят, что это просто золотое дно — огромный кварцевый пласт тянется самое меньшее на две мили. Высотой он в пятьдесят футов, а толщиной — в пятнадцать. Разведка обнаружила на глубине тридцати футов мелкозернистое и крупнозернистое золото в таком количестве, что двадцать машин в несколько лет не исчерпают его. А кругом сотни акров золотых россыпей, почти нетронутых. От этих рассказов Кон и Моррис совсем потеряли голову. Они только и говорили о том, чтобы скорей добраться в Дарлот и застолбить участки до того, как вся золотоносная земля на новом прииске будет занята.
Вот уже несколько дней, как у Салли началась дизентерия. Она притворялась, что чувствует себя отлично, стряпала, целый день правила повозкой и старалась казаться веселой. Но с каждым днем она слабела; из-за мучительной головной боли и рези в глазах ей трудно было следить за дорогой. По ночам, когда она лежала, завернувшись в одеяло возле повозки, она вся горела в жару, а под утро ее трясло от озноба. Однажды, проснувшись на рассвете, она увидела в складках одеяла желтобрюхую черную змею и закричала от ужаса. Но змея исчезла, и она не знала, померещилось ей или это в самом деле была змея.
Она знала, что больна, тяжело больна, но твердо решила не говорить об этом Моррису. Она ни за что не хотела сознаться, что трудности путешествия оказались ей не по силам. Лучше умереть, говорила она себе, чем лишить Морриса возможности найти золото. Но сможет ли она ехать дальше?
Если бы только Моррис согласился оставить ее здесь на дороге, чтобы она могла вернуться в Хэннан с кем-нибудь из едущих обратно старателей. Но он на это не согласится. Он захочет остаться и ухаживать за ней, захочет сам отвезти ее в Хэннан; Кон будет в ярости, что их планы рухнули. А одному продолжать путь слишком опасно с этим злющим верблюдом, да и туземцы могут напасть. Теперь они находились в той самой местности, где недавно было истреблено целое кочевье, Все встречавшиеся им старатели предупреждали их, чтобы они не спали слишком близко от своего костра, держали оружие наготове и стреноживали верблюдов подальше от огня.
Мысли вихрем кружились у Салли в голове, отрывочные, смутные. Сколько она еще продержится? Долго ли Моррис не будет замечать, что она больна?
Когда они добрались до глубокого бочага с чистой, прозрачной водой, они застали там партию старателей. Вдали вырисовывались зубчатые вершины Маунт-Маргарет.
Старатели рассказали о новой находке на юго-востоке. К Флэт-Роксу, говорили они, ведет хорошо утоптанная дорога, на Маунт-Маргарет — ослиная тропа. А другая дорога ведет на восток. Но там местность пустынная, воды мало, есть только высохшее озеро и пески, тянущиеся на десять миль. На этой дороге и находится Менанкили, что означает «много черепов»; так его назвали туземцы. Но именно там Смит и его товарищи застолбили участки. И именно там они нашли богатейшие образцы, которые они теперь везут в город, чтобы получить разрешение на добычу жильного золота.
Салли лежала на разостланном на земле одеяле, поодаль от костра; она знала, что ее путешествию пришел конец. Она была слишком слаба, чтобы двигаться дальше.
Сквозь гул возбужденных голосов она неясно слышала, как Кон и Моррис расспрашивают о дороге, ведущей в этот безводный край колючек и песков.
Она решила попросить старателей, ехавших на юг, взять ее с собой. Но когда она сделала попытку подняться и подойти к ним, она покачнулась от слабости, ноги у нее подкосились, и она упала. Вероятно, она пролежала в забытьи всю ночь, так как, очнувшись, увидела, что уже светает и лагерь пробудился. Словно сквозь сон слышала она, как старатели, уходящие на юг, весело и шумно прощаются. Она хотела окликнуть их, побежать за ними, но не могла пошевельнуться, и голос отказывался служить ей. А они кричали:
— До скорой встречи!
— Желаем счастья, Морри!
— Увидимся в Кулгарди!
— Валяй все прямо, Кон, и ты непременно найдешь то, что тебе нужно, если не в Менанкили, то в Дарлоте.
Кон и Моррис кричали что-то в ответ. Они, видимо, тоже были веселы. Оба решили отправиться по следам Смита и отважиться на переход по безводной местности, рассчитывая взять с собой воду из бочага, возле которого ночевали.
Они привели верблюдов, наполнили водой баки и мехи; затем начали грузиться. А Салли лежала измученная, больная. От слабости она не могла пошевельнуться, то и дело теряла сознание, но усилием воли заставляла себя на несколько минут возвращаться к действительности.
В одно из таких пробуждений она увидела стоящих над ней Кона и Морриса. Ей показалось, что это какие-то огромные страшные существа, а через миг их заволокло черное облако. Потом она услышала брань Кона и протестующий голос Морриса. Кон говорил, что Моррис должен отвезти жену на Девяностую Милю и поручить уход за ней жене трактирщика. Моррис же не хотел покидать Кона в таком трудном положении и отказаться от их плана — поразведать вокруг Менанкили раньше, чем ехать в Дарлот, до которого оставалось еще не меньше двухсот миль.