Салли объяснила ей, что не может кормить Дика, потому что у нее нет молока. Лицо Калгурлы омрачилось. Она сделала выразительный жест — провела рукой по животу и указала на грудь. Салли догадалась, что и у туземок нет молока: они голодают, груди у них пустые, и они тоже не могут кормить своих детей. Калгурлу привел к ней обратно голод.
Днем появились родичи Калгурлы — несколько туземцев и туземок. Салли видела, что их мучит голод, хотя они, должно быть, уже ходили побираться в поселок. Она отдала им почти все запасы, какие были у нее в погребе. Но туземцы-мужчины уже постигли значение денег. Они постарались объяснить ей, что она может дать им денег и они сами купят себе пищи. Тогда Салли показала им свой кошелек, в котором было немного мелочи, а Калгурла объяснила им, что миссис Салли самой нечего есть. Она достала бутылочку Дика и показала, как миссис Салли доит козу и поит ребенка молоком из бутылочки.
— Юкки! — туземцы столпились вокруг, смеясь и обмениваясь удивленными восклицаниями. Они не сомневались теперь, что миссис Салли тоже мается, как и они, если ей приходится кормить своего ребенка молоком этого странного животного, похожего на большую белую собаку с рогами.
Салли знала, что стоит ей только послать за кем-нибудь из старателей, работавших на своих участках, и они тотчас прогонят туземцев; пригрозят свернуть шею каждому, кто еще раз обеспокоит миссис Салли. Но она не могла забыть, что туземцы делились с ней своими последними крохами, когда она, больная и беспомощная, была оставлена на их попечение. Теперь ее очередь поделиться с ними всем, что у нее есть, — это будет только справедливо. Она была в долгу перед ними и понимала, почему они пришли к ней. Но как объяснить им, что один человек не в состоянии накормить столько голодных ртов.
Пока что Калгурле удалось, по-видимому, внушить им это, но что будет дальше?
Она должна быть готова к тому, что голод снова пригонит туземцев к ее палатке, думала Салли. Значит, нужно иметь для них что-нибудь про запас, нужно заработать побольше денег и купить продуктов.
Салли решила немедленно с помощью Калгурлы открыть свою столовую. Они вместе отправились в лавку и вернулись оттуда, нагруженные мясом, картофелем, крупой и консервами. Салли тут же послала к Сэму Маллету сообщить, что кафе «Вольный воздух» с завтрашнего дня будет снова открыто для посетителей. Она просит известить об этом всех прежних завсегдатаев.
В первый же день привалила куча народу. Мужчины радостно приветствовали миссис Гауг, которая, стоя у своего столика, разливала суп, бодрая и жизнерадостная, как всегда.
— Ни разу не довелось поесть по-человечески, с тех пор, как вы перестали нас кормить, мэм!
— Приятно, черт возьми, видеть вас опять на старом месте!
Салли была тронута вниманием старателей. Все знали, что она тревожится о Моррисе, понимали, как трудно ей прокормить себя и ребенка, и готовы были, чем могли, прийти ей на помощь.
Теперь Салли была весь день в хлопотах и не могла, как прежде, нянчиться с Диком и носить его гулять в заросли. Конечно, она не забросила его. Уход за ним, безусловно, был на первом месте. Но она не могла уже бежать к нему и брать его на руки всякий раз, как он поднимал крик, и порой ему случалось орать во всю мочь в продолжение всего обеда. Впрочем, в таких случаях Калгурла обычно вынимала его из постельки и, прихватив одной рукой, продолжала подавать на стол; или какой-нибудь заросший бородой старатель начинал весьма энергично подбрасывать ребенка, уверяя замиравшую от страха мать, что он сам отец и прекрасно умеет обращаться с ребятишками. Дику, по-видимому, нравились его суровые друзья: когда чье-нибудь бородатое лицо наклонялось над ним, он улыбался и радостно сопел, пуская слюни.
— Ох, они все были так заботливы, так добры, — если бы вы только знали, как добры были они ко мне, — не раз говорила потом миссис Гауг, вспоминая эти дни.
Раза два в неделю миссис Моллой приходила навестить Салли, посудачить о том о сем за чашкой чая и дать какой-нибудь дельный совет насчет младенца. А по субботам забегали младшие Моллой: рубили для Салли дрова и вообще помогали, чем могли. Сиди уже служил в лавке, а остальные, кроме самых маленьких, ходили теперь в школу.
Школу открыли недавно, и миссис Моллой очень этому радовалась.
— Вообще Хэннан растет не по дням, а по часам, — говорила она. — Его скоро узнать будет нельзя. Школу открыли, железную дорогу подводят; лавки и трактиры вырастают как из-под земли, и вы бы поглядели, голубка, какой дом соорудил для своей жены Олф Брайрли! Любо-дорого! Правда, всего-навсего из побеленого гофрированного железа, да еще веранда с зеленой решеткой, но зато очень уж все удобно устроено: и прачечная, и всякие там лохани, и бак, и корыто, а на окнах в доме занавески в цветочках, и на всех стульях белые чехлы с завязочками. Миссис Брайрли будет первой женщиной на прииске, которой не придется кипятить белье в бидоне из-под керосина на очаге за домом.
А еще дня через два миссис Моллой прибежала к Салли с великой новостью: мистер Брайрли занял у кого-то лошадей и коляску и отправился в Кулгарди за миссис Брайрли.
За обедом Салли слышала, как старатели говорили, что сегодня Олф привез в Хэннан свою женку; впрочем, для всех, кроме старых товарищей, он был теперь не Олф, а мистер Брайрли, управляющий рудником Мидас.
— Посмотрели бы вы на Олфа, когда он ехал сегодня через Хэннан, — говорили за столом. — Сидит такой счастливый и гордый, а рядом жена с ребенком на руках, и он улыбается и раскланивается со всеми, и все, кто был на улице, громко его приветствуют!
Салли радовалась, ожидая, что скоро увидит Лору и ее дочку, но когда Мари Робийяр вбежала в палатку и бросилась подруге на шею, это было поистине приятным сюрпризом.
— Салли, дорогая! — восклицала Мари. — Как я рада тебя видеть! Ох, как мне было одиноко в Кулгарди! Я так беспокоилась о тебе, когда миссис Фогарти сказала, что ты ждешь ребенка. Ну скорей, скорей покажи мне его, а потом уж мы с тобой наговоримся вдосталь.
Отдав дань восхищения маленькому Дику, спавшему в своем ящике-колыбельке. Мари принялась с упоением болтать, выкладывая Салли все новости.
— Да, конечно, мы совсем переехали в Хэннан. Мистер Брайрли обещал устроить моего Жана на рудник. Но я не хочу, чтобы Жан работал под землей, Салли! Он болен, все кашляет, кашляет… Я так боюсь, что у него шахтерская болезнь. Отец Жана живет теперь с нами, и он тоже против этого. Говорит, что сам пойдет работать, бедный старик! Я ведь тоже могу кое-что делать — шить платья и мужские сорочки. Я училась шить. Увидишь, я буду самой модной портнихой в Хэннане.
Робийяры решили устроиться неподалеку от рудника, и, пока мужчины ставили палатку. Мари прибежала повидаться с Салли. Сейчас ей нужно спешить обратно, помочь им распаковать вещи и привести все в порядок. Но какое это счастье, что теперь всегда можно прибежать к Салли и поболтать с ней!
Мари слышала, что Моррис ушел в этот злополучный поход на Блэк-Рэйндж и что Салли не имеет о нем вестей.
— Мистер Брайрли говорил нам, — сказала Мари участливо, — Mon dieu, это ужасно! Я понимаю, как ты тревожишься, дорогая! Но старайся не думать ни о чем плохом, пока есть надежда.
— Я стараюсь, — сказала Салли. Теплое, ласковое участие Мари было для нее большой отрадой. Чем-то нежным и сладким повеяло на нее, — словно ей принесли охапку душистых цветов. Хэннан станет совсем другим теперь, думала Салли, когда здесь Мари и Лора. Салли любила их обеих, но с Мари она сошлась как-то ближе. Им часто приходилось туго, они много пережили невзгод и одинаково судили о многом, вместе плакали, вместе смеялись. Жизнь Лоры была легче и беззаботней. Лора была настоящая молодая леди, очень милая и приветливая, но в сущности недалекая и любила иной раз поважничать, принять покровительственный тон.
Тем не менее Салли очень обрадовалась, когда Олф как-то под вечер привез к ней Лору. Сам он, посидев немного, отправился в Хэннан за припасами, оставив Лору у Салли, чтобы они могли «всласть наговориться о своих младенцах».