Когда министр горной промышленности спешно провел в парламенте поправку к статье 103 закона о добыче золота, это еще подлило масла в огонь. Новое постановление лишало старателей права рыть россыпное золото глубже, чем на десять футов. Если решение инспектора, ставшего на сторону синдиката, вызвало глухое возмущение, то действия министра, посягнувшего на исконные права трудового населения, взорвали старателей.
Старатели собрались в Рабочий клуб, который служил штаб-квартирой объединенного рабочего союза в поселке Боулдер. Большинство старых золотоискателей знало, какие права предоставляет им законодательство. Они должны были знать его, чтобы не дать себя в обиду. Стоило только сделать заявочные столбы не по размеру или еще в чем-нибудь нарушить установленные правила — и любой захватчик мог согнать старателя с его участка. А в последнее время головорезы, нанятые крупными компаниями, так и рыскали вокруг, вынюхивая, чем бы поживиться. Теперь этот новый натиск на права старателей грозил лишить средств к существованию тысячи людей. Это вызвало такую бурю негодования, какой не помнили старожилы прииска.
Какое же золото может считаться россыпным и какое нет? Вопрос этот обсуждался в каждом доме, у каждой палатки. Гилл Мейтленд, геолог Горного управления, дал заключение, что на айвенговском отводе имеются золотые россыпи на глубине ста четырнадцати футов. Но министр сказал:
— Может быть, для геологов это и россыпи, а все-таки это не россыпи.
Старатели сердито ухмылялись, повторяя эту головоломку.
— Как это понять? — спрашивали они друг друга.
Сами они считали россыпным золотом всякое золото, найденное в песке или в твердых породах в любом виде, кроме залежей или кварцевых жил. Содержащееся в мергеле свободное золото, поскольку оно не встречалось ни в виде залежей, ни в виде жил, также считалось россыпным. Большинство старателей считало россыпным и золото в пластах. Образование золотых россыпей связывалось с действием воды на коренные месторождения золота в очень давние времена. Обточенная водой галька натолкнула старателей на мысль о поисках россыпного золота на айвенговском отводе.
Айвенговский синдикат получил отвод под разработку жильных месторождений, но концессия еще не была ему предоставлена. Это — россыпное месторождение, и на него вообще не имеют права выдавать концессию, утверждали старатели. До тех пор, во всяком случае, пока не будут выработаны россыпи и не обнаружатся какие-либо признаки залегания жилы.
— Похоже, что компания хочет захватить россыпи, — говорил Динни, — а потом выпустить акции, объявив, что это — жильное месторождение. Надо же им пообчистить карманы у несчастных дураков, которые покупают их дутые акции.
На любом прииске Австралии, заявляли старатели, за ними признавалось право разрабатывать россыпи. В Виктории концессии на рудные месторождения выдавались лишь по истечении одиннадцати лет, и даже после этого старатели продолжали искать золото. В Квинсленде концессия выдавалась через два года после заявки, если к этому времени были выработаны все россыпи, но если старатели считали, что россыпи не исчерпаны, срок мог быть продлен.
Таков был закон, действующий по всей Австралии: земли, содержащие золотые россыпи, могли сдаваться в концессию промышленникам лишь после того, как разработка их станет слишком затруднительной для старателей — вследствие большой глубины залегания, обилия подпочвенных вод или каких-либо других естественных причин — и будет требовать слишком больших затрат. Но здесь, на самых молодых и самых богатых приисках страны, правительство штата, в угоду владельцам рудников, всячески пыталось урезать эти коренные права старательского населения. Старатели Запада не желали подчиняться такому беззастенчивому попранию издавна признанных за ними прав.
Так говорили те, чьи интересы представлял Союз охраны прав старателей, готовившийся вступить в борьбу с правительством Форреста. Так говорили те, кто открывал эти прииски, кто ставил первые палатки на далеких золотоискательских стоянках, затерянных в глухом безводном краю колючих кустарников и скалистых кряжей. Это они заложили основы золотопромышленности страны и своим трудом воздвигли среди пустыни города. Так неужели они позволят теперь кучке спекулянтов и продажных политиков украсть у них то, что искони принадлежит им по праву и по закону?
Салли, слушая, как старатели обсуждают с Динни все перипетии этой борьбы, понимала их возмущение и сочувствовала им. Она не отделяла себя от них, их борьба была и ее борьбой.
Фриско высмеял ее сочувствие старателям, когда пришел однажды навестить ее вскоре после Нового года. Он был зол и раздосадован тем, что Салли так отдалилась от него за это время, после той ночи на балконе. Она держалась холодно и отчужденно, а о задуманной им поездке на побережье и слушать не хотела.
Но ведь она может взять с собой и детей, уговаривал ее Фриско. Он снимет для нее отдельный коттедж и будет вести себя скромно и почтительно. О расходах ей нечего беспокоиться. Но Салли ответила решительно и твердо:
— Нет, не могу. И не только из-за Морриса и детей. А потому, что я со здешним народом, а вы — нет.
Фриско был взбешен тем, что Салли вмешивает борьбу старателей в их отношения. Он ушел, поклявшись, что никогда больше ни одной женщине не позволит себя так одурачить.
Глава L
На общем собрании, созванном на одном из рудников, ораторской трибуной служила повозка, в которой Мик Мэньон привез Франка Воспера и еще одного члена парламента; старатели — их было человек семьсот — столпились вокруг.
Был душный пасмурный вечер, сменивший знойный день. Последние отблески заката еще горели на равнине у подножия хребта, на выбеленных стенах городских зданий, на вросших в землю хибарках рабочего поселка. То тут, то там горбатый ствол мертвого, безлистного дерева подчеркивал унылое бесплодие голой, выжженной солнцем земли с торчащими на ней лебедками шахт, трудами отвалов и порыжевшими от пыли палатками.
Собравшиеся здесь люди были так же суровы и хмуры, как окружавшая их природа. Все они понимали, что положение серьезно. Гнев владел ими — гнев, вызванный сознанием совершенной над ними несправедливости.
Они вполне отдавали себе отчет в том, что вступают в борьбу с богатыми и могущественными людьми, которые стремятся отнять у них то, что принадлежало им по праву еще с тех дней, когда первые партии старателей отправились в Австралию на разведку.
Они понимали также, что предстоящая стачка не обойдется без жертв; быть может, даже будет стоить кому-нибудь из них жизни. Но это не останавливало трудовой народ, из века в век борющийся против несправедливости и угнетения; боевой дух жил в каждом из них и указывал им единственный возможный для них путь — путь борьбы с теми, кто хотел растоптать их права в угоду сильным мира сего.
Среди собравшихся здесь были люди, принимавшие несколько лет назад участие в больших стачках стригальщиков в Квинсленде и Новом Южном Уэльсе. С гневом и с горечью вспоминали они о том, как рабочих принудили уступить, несмотря на всю справедливость их требований. Здесь были люди, которые еще помнили Эврику,[12] где они, укрывшись за палисадом, отстреливались от войск, высланных правительством против старателей, не желавших подчиняться его деспотическим приказам.
Упоминания об Эврике слышались то тут, то там, и каждый отчетливо понимал, куда может завести их эта борьба. Но они были готовы на все, чтобы отстоять права, издавна принадлежавшие старателям Западной Австралии. Однако Союз охраны прав старателей предостерегал от насильственных действий, рекомендуя легальные методы борьбы.
Мик Мэньон, руководитель союза, очень решительно заявил об этом в своей речи. Он был избран председателем и разъяснил присутствующим, с какой целью их созвали.
— Маленький такой человечек, совсем замухрышка с виду, а вы бы посмотрели, как он ведет собрание! — рассказывал Динни. — Если председательствует Мик, можно поручиться, что беспорядка не будет. А как говорит, черт побери! Все притихли — слышно было, как муха пролетит. Хотя он, конечно, не так красноречив, как Франк Воспер, особенно когда тот разойдется, или этот бешеный — Чарли Мак-Карти, — и не умеет так смешить ребят, как Мэллоки О’Дуайр, который только скажет слово — и все корчатся от хохота. Но Мик — парень с головой, и ребята ему верят; знают, что он не сдрейфит, не даст их в обиду.
12
Имеется в виду восстание горняков штата Виктория в 1856 г., штаб которого находился в гостинице «Эврика». —