ми скетчами, но не очень глубокими. Еще удачный перформанс был, когда он встал на место, где раньше стоял памятник Дзержинскому, и кричал: «Я ваш новый коммерческий директор» (собственно, никто его услышать не мог, потому что это место находится посреди проезжей части). Вот подобного типа жесты мне представляются удачными. Что касается его деятельности уже на Западе, когда он занимается хард-корными акциями (разбрасывает собственное говно и так далее). Ну, во-первых, он не относится к этому как к искусству, и это верно, но здесь интересно само по себе это стремление выйти из искусства. Прекратить им заниматься и превратиться в этакого изгоя-ху-лигана и киника.
В каком-то смысле у него это было изначально.
С самого приезда в Россию мы с ним достаточно близко общались и его основная идея заключалась, как он выражался, в том, чтобы не делать искусство, а делать какую-то «хуйню-муйню». Он любил такое жаргонное выражение. То есть делать «невесть что». И его героями были маргинальные фигуры в истории искусства типа Кравана — был такой пресюрреалист. Собственно, в момент возникновения сюрреализма он уже был, видимо, мертв, потому что эмигрировал в Мексику и там вроде бы погиб. Это такой был персонаж — поэт, писатель, издатель дадаистско-сюрреа-листической газеты. Вот для Бренера героями были такие сверхмаргинальные фигуры.
Но вообще у него герои меняются, как в лотерее выигрышные номера. Довольно быстро. Потом он видит в них какие-то недостатки, и приходит новый. Почему я вспомнил про Кравана — потому что этот персонаж у него кочует из одной статьи в другую, он неизменен. Что касается «идти до конца» — не знаю. В этом режиме делания «невесть чего» он пришел к таким радикальным акциям. Я думаю, что поводом послужила невостребованность и неком-муницируемость между нашей российско-восточноевропейской культурой и культурой Запада. Я думаю, что это основной неосознаваемый, но очень важный аспект в этой радикализации. Коммуникации, некого
творческого соединения не произошло до сих пор.
И творческий человек, человек культуры попадает в очень тяжелую ситуацию. То есть он либо сходит с ума (как пример — Пименов), либо начинает агрессивно себя вести, то есть отрицать культуру как сферу приложения усилий. Мне кажется, что это был самый важный аспект. Коррумпированность западноевропейской культуры, ее холодность и малый интерес к тому, что происходит за пределами метрополии. Потому что подлинного никакого интереса нет. И как бы ты там себя не вел — хорошо или плохо, нагло или подобострастно, — результат один и тот же — нет никакой коммуникации, нет никакого контакта.
И в ответ на это отсутствие контакта, как мне кажется Бренер выстроил свою такую неприступную и, я думаю, уже неизменную позицию.
Основным тропом мысли, который использовал Бренер, была идея плагиата, поражения и невозможности что-либо сделать, некоего бессилия, импотенции.
В свое время в Москву приехал известный американский куратор Дэн Кэмерон и сделал выставку под названием On Beauty2. Он хотел пригласить Бренера в качестве участника, но якобы владелец галереи Владимир Овчаренко был против, так как Бренер уже стал известен как скандалист, который ломает выставки. В итоге Кэмерон не пригласил Бренера, и тогда тот явился на вернисаж и отхлестал куратора букетом роз. Такой элемент легкого насилия в деятельности Бренера присутствовал все время и есть до сих пор. Не буду оценивать это с точки зрения того имеет ли искусство какое-то отношение к насилию. Если использовать классический дискурс, то насилие и искусство — вещи несовместимые, прежде всего потому, что насилие ломает эстетическую дистанцию,
а искусство работает, когда эта дистанция существует. В отсутствие дистанции мы имеем дело не с искусством, а с политикой, ибо политика занимается тем, что ломает дистанцию и вообще ее не имеет.
Самым известным и радикальным жестом Бренера было изображение знака доллара на картине Малевича в амстердамском Стеделик-музее. За это он получил пять месяцев тюрьмы, которые отсидел, а также штраф в десять или двадцать тысяч евро.
Он опорочил себя в глазах западноевропейской художественной среды бесповоротно и надолго, сейчас егс существование там проблематично — в части музеев у охраны имеются его портреты и указание не пускать внутрь.
Описывая его деятельность, я как бы хочу показать, что искусство 1990-х годов состояло из очень интровертных, замкнутых на себя индивидуальностей, которые как скелет создавали общую структуру движения. Оно не было массовым, насыщенным большим количеством деятелей и активистов, но хребет его был реально создан, и поэтому можно говорить о некоем феномене уличного акционизма. Каждый персонаж, который действовал и был известен, представлял из себя фундаментальную точку. Бренер в этом смысле был одним из радикальных и последовательных участников движения. Наиболее репрезентирующий его образ персонаж — это терминатор, некий механизм, который делает все, не замечая каких-либо преград, внешних воздействий, и идеи до самого конца.