У литераторов и интеллигенции до сих пор сохраняется некая манерность, не гомосексуально-пидор-ского характера, но такая застенчивость пополам с чудовищной амбициозностью, ханжество, бесконечное осуждение, суждение о прошлом времени как об аде, воплощенном на Земле. Наиболее рельефно это было проявлено в субкультуре концептуализма. В то время там было принято называть друг друга уменьшительно-ласкательными именами, тогда как мы даже по именам друг друга не называли — только по фамилиям.
Все эти переживания уже происходили после распада группы «Вертеп» и образования литературно-
критической группы «Министерство ПРО СССР»4, куда входили я, Пименов и Туров, к нам примыкал наш «менеджер» — Григорий Гусаров. Наша группа стала заниматься серьезными структуралистскими текстами. В те годы мы ориентировались на поэзию, сконцентрированную вокруг французского журнала Tel Quel, хотя Пименов оставался, в частности, и в литературе «классической». У нас было два хита, которые были первыми, грубо говоря, акциями, хеппенингами, перформансами. Стихотворение Пименова «Лес» звучало так: «Лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, заяц, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, волк, волк, заяц, лес, лес, лес, медведь, лес, лес, лес, лес, лес, лес, лес, медведь, лес, лес, лес, лес, заяц, лес, лес, лес...» и так далее. При этом аудитория начинала включаться: если долго читать, то людям надоедает, и они начинают орать с места «бегемот», «пальма» и т. д. При советской власти в то время было очень позитивное отношение к любым экспериментам, общее благодушие, то, что сейчас почти не наблюдается. Мой хит звучал жестче: «Раз, раз, раз, раз, два, три, раз, раз, два, три, раз, раз,
раз, раз, два, три, раз, раз, раз, раз, два, три, раз, раз, раз, два, три, четыре, раз, раз, раз, два, три, раз, раз, раз, два, три......
Мы выступали на Арбате, в разных ЛИТО, клубе «Поэзия», имели даже одну публикацию, но если относиться к этому как к литературной деятельности, то она была с большим элементом юношеского несерьезного подхода. Идеей нашего пред-первого серьезного выступления было открыть «публичный дом поэта». В гостинице «Юность» мы организовали публичное выступление этого дома, куда помимо нас были приглашены клуб «Поэзия», поэты из группы «Вертеп». Там мы познакомились с художником Авдеем Тер-Оганьяном5. Он и его ростовские друзья в фойе гостиницы сделали большую выставку своих работ и организовали перформанс на сцене: туда вытаскивался человек в раме, привязанный к ней за руки, и человека продавали в таком виде на аукционе любым желающим из зала. Это очень сильно в негативном смысле возбудило зал, аудитория стала выкрикивать: «Это не искусство! Что вы нам подсовываете?! Как это так, человека продавать?» Дальше эта негативная интонация стала развиваться — вышел поэт Шапкин из группы «Вертеп», который писал футуристические тексты с матерными словами, и он читал их с таким остервенением, что это еще больше наэлектризовало аудиторию. Клуб «Поэзия» со своими манерами в этой ситуации отказался вообще выступать, и положение пришлось спасать нам — мне и Пименову. Мы спасли положение, потому что начали читать стихи типа «Лес» и «Раз, два, три». Однако в целом эта затея кончилась провалом: идея объединения всех литературных сил на этой сцене накрылась медным тазом.
4-
и ноября 1989 года в кафе «Альма-матер» при МГУ им. М. В. Ломоносова состоялся литературно-критический семинар «Терроризм и текст» — так называлась статья Пименова. Я считаю, что с этого мероприятия начинается моя профессиональная художественная деятельность. С этого момента я и отсчитываю то, что сейчас принято называть московским радикальным акционизмом. К этому времени мы за буржуазные пережитки и перерождение исключили из группы Турова. На мероприятие мы пригласили участвовать Пригова, Юрия Арабова и Льва Рубинштейна.
Первая часть вечера была отдана концептуальным поэтам, вторая — нам. Перед нами должны были выступить люди из аудитории, которые нас каким-то образом знают; они должны были нарисовать тот образ, который хотели бы увидеть на сцене (образ авангардных радикальных писателей), а мы должны были подстроиться под него. Первым выступал человек, который вообще нас не знал, затем тот, кто что-то о нас слышал, потом тот, кто с нами знаком, потом — кто дружен (это был художник Дмитрий Гутов), последним выступал Туров. Наше выступление состоял с из наших двух хитов и стихов, которые представляют из себя структуралистские конструкции. Если брать какой-то аналог, то, наверное, самый адекватный — это текст Барта «§/Ъ».