- Ты что, глухой, что ли? - говорю я как можно спокойнее, стараясь отвязаться от прилипчивого визитера, - сказано же тебе, что я уже все забыл. Ну, ты сам прикинь, времени сколько прошло уже после моей службы в Афгане? Лет двадцать? Двадцать пять? Да больше уже. Так что, приятель, оставь меня в покое. Молодых ребят поищи, их сейчас полно, сам знаешь, сколько у нас сейчас горячих точек.
- Молодых много, - неожиданно соглашается со мной Савелий, - а таких как ты, можно по пальцам пересчитать. Вспомни, хотя бы тот бой под Кундузом. Тогда о вашей командировке как-то узнали душманы , и твой отряд попал в засаду. "Духи" прижали вашу колонну к скалам и расстреливали из "калашей" как кроликов, как мишени в тире. Чего молчишь? Ты же помнишь тот бой, такое невозможно забыть. И если бы не твои навыки и холоднокровие, то от вашей роты ничего бы не осталось, и ты сам это прекрасно знаешь. Ты же тогда спас своих друзей, раненого ротного вытащил из-под обстрела, да еще как-то умудрился при этом больше половины душманов перебить. Только не говори мне, что каждый советский патриот был тогда на такое способен.
- Ну, не знаю, как насчет патриотизма, - нехотя отвечаю я, хмурясь, - а выбор тогда у нас был небольшой. Либо умереть, либо выжить. И мы выбрали второе. И нам, несмотря ни на что, выжить все-таки удалось. Правда не всем, к сожалению, но и "духам" тогда, тоже досталось.
- И я о том же говорю, - неожиданно поддерживает меня Савелий, - ведь если бы не ты, то от вашей роты осталась бы только запись в учетной книге. Ну, что, как тебе мое предложение? Соглашайся, не прогадаешь, точно тебе говорю!
- Да пошел ты... - наконец не выдерживаю я, не зная, что ему еще можно сказать этому ушлому черту в свое оправдание...
И что самое печальное, это то, что этот наглый черт, если не во всем, то во многом прав, я мог бы жить совершенно по-другому. И предложения зарабатывать на жизнь военным ремеслом мне не раз уже поступали. И не только в лихие 90-е годы. Я надолго замолкаю, вспоминая минувшее время, и из задумчивости меня выводит Тимошка, мой юный, рогатый друг. Он начинает подпрыгивать и корчить презабавнейшие рожицы. Это хорошо. Если Тимошка заметно повеселел, значит, болезнь решила немного отступить и приступ должен скоро закончиться. Вот Тимоха на прощанье мне машет хвостом и растворяется в ночной тьме. Я встаю с влажной от пота постели и иду на кухню, чтобы заварить кофе и выкурить сигарету. Выпив кофе и закурив, я сижу на табурете и смотрю в окно на спящий город. Спать я больше не хочу, да и уснуть мне все равно уже не удастся. Я смотрю на свои трясущиеся руки и решаю, что на работу я сегодня тоже, пожалуй, не пойду. Надо бы, конечно, сходить днем на прием к врачу, но желания, почему-то, нет никакого. Не хочется на заданные с умным видом глупые вопросы, давать не менее глупые ответы. Да к тому же, я точно знаю, что синдром Чарльза Бонне современная медицина лечить пока еще не может. Поэтому я сейчас покурю, а потом схожу в ночной магазин за бутылочкой. Или двумя. Что бы два раза не ходить. И буду коротать время, и бороться со своим недугом сугубо народными, проверенными временем, средствами. А если и это не поможет, то тогда уже, пожалуй, можно и к доброму доктору пойти, хуже, наверное, все равно уже не будет.
2.
- Сестра Изольда, принесите еще свечей, сегодня у нас торжественный день.
Брат Аскольд, магистр ордена "Ангелы тьмы", был облачен в черный балахон с капюшоном, в руке он держал четки из черных, отполированных до блеска черепов. Женщина, которую магистр назвал сестрой Изольдой, в таком же черном балахоне, как у него, принесла свечей и стала их зажигать. Мрачное подземелье, осветилось трепетным светом стеариновых свечей и по сводам из красного кирпича заплясали причудливые тени. Когда все принесенные сестрой Изольдой свечи были зажжены, стало можно разглядеть нарисованную на полу большую пентаграмму, вокруг которой стояло около десятка человек в черных балахонах с капюшонами. Это были адепты организации, члены совета ордена "Ангелы тьмы". В центре пентаграммы располагался круглый столик черного дерева на гнутых ножках. На столике, кроме красных горящих свечей, стояли несколько серебряных бокалов, пять бутылок водки и желтый человеческий череп. Невдалеке от столика, за спинами членов ордена, находился массивный черный деревянный крест в виде буквы "Х". Некоторое время стояла тишина, нарушаемая потрескиванием горящих свечей, затем к столику, тихо подошел брат Аскольд, за ним тенью - его помощник и неофит, брат Герман. Выдержав длинную театральную паузу, брат Аскольд поднял склоненную голову и торжественно произнес:
- Братья и сестры, мы собрались здесь сегодня для того, чтобы дать отсчет начала сотворения нового мира. Наконец пришел тот час, когда мы можем сказать, что старый мировой порядок скоро рухнет и на его смену придет новый, истинный мировой порядок. Но для того чтобы настала новая эра всеобщего благоденствия, мы должны сделать так, чтобы старый прогнивший мир, с его ложной верой рухнул, и на его руинах, как феникс из пепла, возродилась новая, истинная вера. Вот тогда и явится наш Повелитель, Князь Тьмы, Пророк истинной и единственной веры.
Брат Аскольд посмотрел поверх голов адептов ордена, стоявших вокруг пентаграммы, как будто хотел уже сейчас узреть образ своего Господина. Снова воцарилась тишина, которую нарушил мужчина в черном балахоне, стоявший в круге единоверцев:
- Брат Аскольд, а что же мы можем для этого сделать?
Головы сектантов, присутствующих на тайном сборище, повернулись к говорившему. Это был мужчина лет сорока, вполне интеллигентного вида, с небольшой рыжеватой бородкой и в дорогих очках. Магистр медленно, всем телом повернулся к задавшему вопрос члену ордена. Несколько томительных секунд он молчал, разглядывая собеседника, а затем, нахмурившись, сказал:
- Брат Эдгар, вы неверно ставите вопрос. Вы должны были спросить: не что мы можем сделать, а что мы, наконец, должны сделать для того чтобы наш Повелитель стал Властелином этого мира? Вы, я надеюсь, поняли свою ошибку?
Голос брата Аскольда был тих и невыразителен, но от него у присутствующих на тайном сборище адептов, по телу побежали мурашки.
- Да-да, я понял, - дрожащим голосом ответил брат Эдгар, - я все понял...
- Очень хорошо, - также тихо проговорил магистр, а затем, уже громче, обратился к присутствующим:
- Итак, брат Эдгар, задал очень нужный и своевременный вопрос. Что мы должны сделать, чтобы наш Повелитель стал Властелином мира?
Ответа он не дождался. Члены ордена почтительно и молча смотрели на своего грозного магистра.
- Если нет возражений, я сам отвечу на этот вопрос, - сказал брат Аскольд.
Возражений от присутствующих адептов не последовало.
Магистр расправил плечи и громким голосом, в котором зазвенел металл, произнес:
- Мы должны принести жертву! Сакральную жертву! Но это будет не петух и не кошка, это будет - человек! И не просто человек, а человек, от смерти которого содрогнется и рухнет этот несовершенный и грешный мир!
Произнеся этот монолог, брат Аскольд замолк, склонив голову. Вновь воцарилась гнетущая тишина, которую нарушил неуверенный женский голос:
- Брат Аскольд, можно мне задать вопрос?
Магистр поднял голову и взглянул на стоявшую перед ним женщину в балахоне:
- Безусловно, сестра Аглая, тем более что вы его уже задали.
- Но я... - начала было женщина, но тут брат Аскольд поднял руку, пресекая разговор.
- Можете не продолжать, сестра Аглая, - сказал магистр, - вы, вероятно, хотели спросить, что же это за человек, из-за смерти которого должен рухнуть этот лживый мир?
Сестра Аглая лишь робко кивнула, не рискнув что-либо ответить.
- Должен признать, что я не знаю что это за человек, - вздохнув, сказал брат Аскольд, - поэтому я и созвал вас на этот совет. От нас требуется узнать имя этого человека и поскольку он добровольно принести себя в жертву, как я думаю, не согласится, мы должны его тайно или явно похитить. Я слушаю ваши предложения.