Салли взглянула на нос, где было наконец починено леерное устройство.
— Мама?..
Салли Фаркар-Макинтош посмотрела дочери в глаза.
— Нет. Я не скажу тебе, кто был отец Питера.
— Но… Хорошо, но какой он был?
Салли мягко засмеялась:
— Упакованный в связку. В сущности, просто еще один скучный бизнесмен. Говоря другими словами, все, что я могу сказать — я точно знаю, откуда ты унаследовала свой ужасающий вкус на мужчин.
Ее взгляд скользнул по парусам.
— Не тревожься. Если у женщин и есть одно преимущество, так это то, что мы можем привыкать. Ты можешь измениться. Ты правда можешь, Викки. Ты можешь позволить какому-нибудь парню — такому, как Чип, — войти в твою жизнь. Я не имею в виду самого Чипа, между прочим. Подозреваю, Фиона уже получила его. Но парню, подобному ему. В ком есть мужское начало…
Она прислушалась к отдаленному стрекоту.
— Думаю, я слышу — ты скоро полетишь домой.
— Подожди. Как папа узнал?
— Этот румяный дурак однажды вечером выплеснул все это в клубе в приливе неожиданного романтизма.
— Он, наверное, сходил по тебе с ума.
— Может, это и так, но такое решение он не должен был принимать один. Слишком многих людей это ранило. Сделало больно. Из своего скромного опыта я верю, что любовники должны иметь обязательства вместе принимать основные решения, как, например, вываливать бобы.
— Что случилось?
— Хорошо, черт побери, как ты думаешь, что случилось?
— Я имела в виду, ты вернулась домой вместе с отцом?
— Я лгала, как леди.
— Ты отрицала это?
— А что, ты думаешь, твой отец хотел еще услышать? Что бы еще помогло? Конечно, я думаю, что, еслибы ты была бедным Питером, ты бы спросила, как хорошо это помогло. В любом случае я отрицала, я сказала, что румяный дурак был пьян, — каким он и был на самом деле, и дураком тоже. У твоего отца выбор был невелик, потому что мой отец все еще был тайпаном. Развестись со мной означало покинуть Фаркаров и компанию, к чему твой отец не был готов… Амбиции — жестокая вещь. Жестокий хозяин, Викки.
Она посмотрела на серебристое море, потом опять на Викки.
— Жалко, что ты не можешь плыть со мной.
Отдаленное стрекотание стало громче, и вертолет рос в размерах в небе. Викки обняла мать, поцеловала и полезла вниз — в шлюпку.
— Ты будешь радировать раз в неделю?
— Если хочешь.
— Я хочу знать, что ты все еще жива.
— Я — жива… Викки, твой отец был великолепный человек. Я люблю его.
Сердце Викки дрогнуло. Она хотела думать о нем так.
— Спасибо, что ты сказала это, мама.
— Когда он приехал в Гонконг, он словно пришел завоевать город. Такой непохожий на парней, с которыми я выросла. Он хотел все. С ним было потрясающе. Мой отец говорил, что он слишком дерзкий, а мать — что он захватчик. Но я не слушала их.
Викки помахала рукой. Потом Чип спустил петлю, и минутой позже Викки была уже наверху, а яхта матери стала точкой в океане.
По пути в офис Викки остановилась у ювелирного магазина чуть в стороне от Хеннеси-роуд. Владелец вышел из своей мастерской, надеясь, что ее маленьким племянницам понравятся подарки ко дню рожденья — браслет ручной работы для Миллисент и сережки-обезьянки, которые он сделал специально для Мелиссы.
— Счастливые маленькие леди. Они очень обрадуются, — заверила она его. Он спросил ее о матери, а она стала расспрашивать ювелира о его детях, которые собирались в Канаду. За чашкой чаю они перешли к разговорам о делах, и часом позже Викки была уже за столом своего офиса.
Как только Викки загрузила оптическую дискету в компьютер, она увидела, что отец обработал сотни документов. Номера счетов в гонконгских и швейцарских банках соотносились с именами каэнэровских чиновников и их титулами. Большинство из мириадов подробностей могли заинтересовать только ревизоров и прокуроров, но некоторые просто выпрыгивали с экрана.
В какой-то момент она заинтересовалась операцией с листовой сталью с фабрики в Тяньцзине, где управляющим был племянник премьера Чена; сталь была предназначена для верфи в Нанкине, а вместо этого ее переправили по морю в Гонконг, с приложением писем с верфи, вопрошающих, где же пропавшая сталь. Было еще письмо, намекающее на будущую судьбу настырного корреспондента, и вырезка о его похоронах в его родном городе Нинбо.