— Привет, герой-любовник!
Глава 30
Шпион Ту Вэй Вонга в «Макфаркар-хаусе» дрожал от страха при виде ярости Ту Вэя. Смерть сына уничтожила до капли всю видимость человечности. Спасибо всем богам на свете, что виноват кто-то другой. Лицо тайпана было свирепым, глаза тускло мерцали, рот сжался в тонкую полоску, и весь он был словно грозовая туча, надвигавшаяся на море. Даже его голос изменился — он стал пустым, гулким и глубоким, как сточные канавы Шанхая.
Его длинные, суживающиеся к концу, как восковые свечи, пальцы, обычно спокойные, непрерывно играли с жуткого вида ножом, лежавшем на столе. Он был сделан из кусков заточенного металла с рукояткой из индийского тростника. Шпиону сказали, что это именно тот нож, которым Ту Вэй распотрошил нищего, перебившего Вонгу ноги, когда тот был ребенком.
— Я хочу получить то, что оставил ей отец.
— Мы до сих пор не знаем, оставил ли он ей вообще что-нибудь, тайпан.
— По крайней мере, мы знаем, что в одном из ее сейфов был мусор. Вряд ли она стала бы дурачить меня, если бы у нее ничего не было.
— Вы правы, тайпан.
Как ему удалось проникнуть хотя бы в один банковский сейф, шпиону никогда не узнать.
Неожиданный прилив вдохновения вспыхнул, как пламя, в глазах Ту Вэя. Свирепое выражение лица сменилось тем, что было похоже на удовлетворение.
— Вот что я хочу, чтобы вы сделали, точнее, что вы должны сделать. Нужно убедить ее, что вы можете доставить ее к партийному лидеру Тану Шаньдэ.
— Извините меня, но я не смогу.
— Она не узнает об этом.
Начался последний месяц правления англичан в Гонконге — хотя слово «правление» давно уже ассоциировалось у многих со словом «защита». Страх говорил многим англичанам и вернувшимся на родину эмигрантам, что КНР может использовать атмосферу хаоса как предлог для того, чтобы ввести войска Народно-освободительной армии в город как предупредительную меру. Аллен Уэй постоянно упирал на то, что Пекин обещал ему, что не будет никакой оккупации, но колония гудела слухами, что премьер Чен велит Уэю устраниться. Имя, чаще всего упоминавшееся в качестве его преемника, было имя сэра Джона Вонга Ли, который, как шутили в клубах, все чаще проглатывал слово «сэр». Хотя, конечно, не было никаких официальных путей для подобной замены — это означало бы игнорирование всех достижений прогресса в вопросах свободных выборов и признания принципа «Одна страна — две системы» и основных законов — мини-конституции, которые не будут ограничивать власть Пекина.
— Как твоя головная боль? — спросила Мэри, на цыпочках заходя в темную комнату Викки.
Викки, свернувшаяся калачиком под одеялом с руками, засунутыми между коленями, села в кровати и включила свет, щурясь от лампы.
— Со мной все хорошо. Я сейчас встану и буду работать.
Был уже разгар дня. Викки проснулась час назад и лежала в постели, пытаясь справиться с головной болью.
— Господи, да тебе хуже, чем прежде. Что это ты держишь в руках?
Викки накрыла рукой клочок бумаги, который носила с собой везде с тех пор, как был убит Стивен.
Стивен Вонг говорит — все о'кей, — напечатала аккуратно ее секретарша-кантонка. — Он говорит, что не сошел с ума.
— Ничего.
— У тебя болит еще и шея, да? — спросила Мэри.
— Да, доктор.
Гордон из больницы Матильды нанес визит в Пик-хаус. Он внимательно осмотрел ее и дал заключение:
— Уезжайте на время из Гонконга, дорогая. Попробуйте на Бали, или в Лондон, или на Северный полюс, — что указывало на то, что он поставил диагноз ее состоянию, прочитав колонку новостей. Статьи типа «Плейбоя искрошили» уступили место «Панике на рынке недвижимости», «Крах на фондовой бирже» и «Остался всего месяц до переворота» на первых страницах газет. Кривотолки о жуткой смерти Стивена извергались три дня, пока крах некоторых хорошо известных ханов, нарастающая сумятица в городе и несколько маленьких, но чрезвычайно бурных происшествий в отдельных районах Гонконга не завладели вниманием средств массовой информации.
Мэри стала просто спасительницей Викки. Когда Фиона и девочки улетели, подружка Питера вдруг стала ее единственным другом, если не считать Чипа, который был постоянно занят на службе в антиповстанческих корпусах. Теперь Викки стала немного лучше понимать Питера — Мэри как-то забыла о своих амбициях и окружила Викки почти материнской заботой.