— А после исчезновения отца Марун, вообще, ушел в себя. Скрытность стала его второй натурой, — с сожалением констатировала миссис Праер.
— Для его профессии это просто находка, — решила я подсластить пилюлю, но похоже тетушка Полетт не разделяла моего оптимизма.
— Ой, — отмахнулась она, — он и в детстве был хитрец и хулиган, а теперь с возрастом эти качества в нем только утрировались! Если бы ты видела его детскую комнату, поняла, о чем я говорю. В пубертатный период он так здесь зажигал, слухи о его любовных похождениях даже до меня доходили. Но он как-то всегда умудрялся вылезать сухим из воды. Прохвост — одним словом! — восклицала женщина, но тут же смягченно добавила, — но при этом всегда оставался любящим сыном, племянником и братом!
— А можно мне увидеть его комнату? — спросила я, раздираемая любопытством, влезть в святая святых, оказавшую влияние на личность будущего господина дознавателя.
— Пойдем, пока он не вернулся. Наверное, с Гаэль обсуждают тебя! — заговорщически проговорила она, подмигнув мне. И я сразу узнала в этом знакомую манеру Маруна.
Она повела меня по лестнице на второй этаж. И открыла разрисованную граффити (а это, конечно, творчество Маруна-подростка) дверь комнаты, которая оказалась в конце коридора.
Она была простая, светлая с большим письменным столом возле окна, выходящего в сад. Я увидела веревочную лестницу, опущенную из окна через подоконник, привязанную к фигурной металлической спинке кровати. Ее, наверное, не отвязывали специально, как в память о том, кто ее прицепил. А, может быть, Марун сам не разрешал ничего здесь трогать. Во всю противоположную от кровати стену был стеллаж с полками, набитыми различными книгами, большей частью научными. Поверх книг на средней полке была втиснута завязанная шнурками серая папка большого формата. Мне сразу стало интересно, что в ней. Но в присутствии миссис Праер я не осмеливалась здесь хозяйничать. Повернувшись к кровати, я увидела, что прямо на стене был с фотографической точностью нарисован портрет очень красивой женщины. Я узнала художественную манеру Маруна. Он очень был похож на свою маму: эти же огромные глаза, чувственные губы, правильный нос и проницательный взгляд. Портрет был частично заклеен постерами с полуголыми девицами, дипломами и грамотами по разным предметам.
— Я оставлю тебя, дорогая ненадолго, — напомнила о своем присутствии миссис Праер, — пойду готовить праздничный обед.
— Я помогу вам, — спохватилась я.
— Боже мой, девочка, ты еще и готовить умеешь?! Нынче молодые девушки не утруждают себя этим. Все заказывают по ресторанам! Ох, я буду рада, спасибо!
Она вышла, и я, уступив своему любопытству, вытащила серую папку и, развязав ее, застыла от восторга. Это были портреты, нарисованные с натуры, в основном в графике. По ним можно было проследить весь процесс взросления Гаэль. Даже самые первые работы, где сестра Маруна была еще совсем маленькой, были выполнены мастерски и с большой любовью. Марун нарисовал и свою тетю. В молодости она была очень красивой женщиной, и с годами не растеряла былого очарования. Последним в папке лежал мужской портрет. Я сразу поняла, что это Тонэк Бэрс. Гаэль была очень похожа на него, но этот хитрый взгляд с прищуром унаследовал его сын.
Убрав рисунки на место, я стала разглядывать книги на письменном столе. Здесь были и "Физика глассов", и "Трактаты по высшей магической защите", и "Тригонометрия зазеркалья", и "Формулы сплетения сложнейших парадоксов", и куча исписанных тетрадок по этим предметам с высшими оценками. Среди всех этих толстенных научных книг было неуклюже втиснута пачка журналов с весьма фривольными порно-картинками, от которых у меня даже челюсть отвисла.
Но тут я обратила внимание на пачку писем, торчащую из какой-то старинной книги с истрепанным переплетом. Я потихоньку вытащила их и обомлела. Почерк моей матери я узнала сразу. Развернув письмо, быстро пробежала его глазами. Мама выражала удивление от симптомов неизвестной ей болезни и обещала приехать, как только сможет. Чернила стали расплываться от падающих на письмо соленых капель. Слезы текли потоком, и я не могла их удержать. Эти строки мама писала, как раз перед тем, как их всех украли. И тут среди писем я увидела газетные вырезки, в которых было напечатано о пожаре в моей деревне и о гибели людей.
Теперь, когда я воочию увидела переписку Маруна с моей мамой, червяк недоверия к детективу, подтачивающий меня долгое время, снова принялся за работу. Почему Марун не рассказал мне об этом? В глубине души я знала ответ на это вопрос. Он не хотел, чтобы я догадалась, для чего ему нужна. А теперь, когда я влюбилась в него, я бы не отказалась помочь Гаэль, Марун рассчитывал на это. "Он еще в детстве был хитрец…, а теперь с возрастом это качество только утрировалось…" — словно в подтверждение моих мыслей, зазвучали только что услышанные слова. "Прожженный сердцеед не стал бы заводить отношения с деревенскими девчонками…" — эхом отдавалось в голове. Я вспомнила элегантную Фэю и, даже эти постеры со смазливыми девицами, говорили, что я ошиблась, и такой, как Марун не для меня, ведь я — не "столичная штучка".