– Это твою грохнули? Дела! Я сейчас быстренько, за оператором… Он еще не распаковался! – Маневич загарцевал, как почуявший атаку конь, и круто развернулся.
– Там же Володя Баранович! Надо вызвать милицию и «скорую»…
Вдалеке завыли сирены.
– Без нас вызвали, – мрачно бросил Савва. – Давай подойдем поближе.
Но Лизавета и шагу сделать не могла, все тело вдруг стало деревянным. В голове огненным колесом крутилась мысль: «Весь день я старалась жить как ни в чем не бывало, делала вид, что забыла о таинственном исчезновении друга, и вот результат. Встретились под треск автоматов, расстанемся под грохот взорванного автомобиля». Лизавета почему-то сразу решила, что происшествие напрямую связано с пропажей Сергея.
Она оцепенело смотрела на суматоху вокруг. Видела и не видела, как примчалась «скорая», а следом – сразу три милицейские машины. Слышала и не слышала крики и шепот. Лизавета пришла в себя, когда гориллоподобный шкаф, стоявший неподалеку, задал четкий вопрос:
– Так чей же это автомобиль?
Савва сделал шаг вперед:
– Наш!
И СЛУЧАЙ, ПАРАДОКСОВ ДРУГ
Кирилл Айдаров был так доволен собой, что даже не огорчился, когда Машенька в грубой форме отказалась с ним встретиться. «Никуда не денемся, все равно поженимся», – пробормотал журналист, выслушав рассказ своей барышни, в котором та разъяснила, что свободного времени у нее крайне мало, а немногие незанятые лекциями и практикумами часы она может потратить с гораздо большей пользой.
Айдаров отставил телефон в сторону. Надо придумать, как развлечь себя этим вечером. Успех следовало отпраздновать, именно поэтому Кирилл приглашал потенциальную жену, как он мысленно именовал капризную будущую актрису. Машенькино настроение скачет, словно стрелка барометра в Бермудском треугольнике. Два дня назад, когда Кирилл пил у них чай, она была почти ласковой. Правда, тогда они общались под бдительным контролем благосклонной к нему Оксаны Максимовны. Но девушка и сама живо интересовалась происшествием в «Тутти-Фрутти», блестела глазками. А сейчас – решительное «нет». Надо разузнать, с чего вдруг такие перепады. Может, то ссорится, то мирится с каким-нибудь сопливым хахалем из Театральной академии? В том, что у Машеньки есть хахаль, Кирилл ни секунды не сомневался. У барышни в осьмнадцать лет, да с такими ножками, должен быть кто-то. На досуге он этим непременно займется, конкурентов надо знать в лицо.
Сейчас думать о Машенькином хахале не хотелось – слишком хорошее было у Кирилла настроение. В центральном офисе все остались очень довольны его материалом. Он еще в три часа дня заслал подробный рассказ о следствии, об отсутствии зацепок, о допросах, о визитах к свидетелям, присовокупил подробные портреты действующих лиц. В Москве хотят подробности? Они их получат. Подробности получились сочные и смачные, особенно те, что касались хозяйки «Тутти-Фрутти». Конечно, Кирилл не стал писать о ее предполагаемых любовных связях. Зачем нарываться на иск о защите чести и достоинства? Но и без постельных сцен хватало фактов, которые можно превратить в многозначительные намеки. Хотя бы депутатские денежки, переведенные на кормление беженцев и неимущих.
Кирилл специально просидел несколько часов в офисе, ожидая реакции. И дождался. Заведующий корпунктами радостно заявил, что полный материал Айдарова заказали восемь центральных газет и две зарубежные, заодно велел не бросать тему. Они ждут продолжения на следующей неделе. Значит, надо будет подсуетиться. Но это тоже не сейчас. Задел у него есть.
Кирилл покосился на телефон. Это был самый обыкновенный аппарат. Тот «Панасоник», в памяти которого застряла одна-единственная фраза, произнесенная неизвестным террористом, милиция изъяла и отправила на звуковую экспертизу. Вот об экспертизе он в следующий раз и напишет. Теперь же надо отдохнуть – с чувством, с толком, с расстановкой. Айдаров шумно потянулся и зевнул. От души, не сдерживая себя. Стесняться некого, он опять один. Начальник уехал на очередную презентацию. Телефонная барышня ушла, как и положено, в пять. Три других журналиста и не появлялись сегодня. А он отправил текст, дождался положительного отклика. Блаженство…
С кем же отпраздновать событие? Можно, конечно, пригласить какую-нибудь прежнюю подружку. Решив жениться и остепениться, Кирилл старые связи не оборвал, а законсервировал – на случай непредвиденной беды. Нет, не хочется. Можно опять пригласить Эдика Туманова и угостить уже не за счет «Интерпоста», а от себя лично. В конце концов, именно Туманов вывел его на РУБОП. Кирилл полистал блокнот, набрал номер: никто не берет трубку.
Ладно. Он сам устроит себе праздник. Кирилл Айдаров родился сибаритом и гурманом. Он любил негу, уют, вкусную еду и вкусное питье. Разбирался в винах, знал, что к чему идет и почему нельзя запивать легким белым бордо острый сыр. При случае Кирилл мог развлечь сотрапезников целой лекцией о географии вкусовых рецепторов. Сладкое играет на кончике языка, кислое и соленое воспринимают края, а горечь лучше всего чувствуют рецепторы, расположенные ближе к горлу.
У музыкантов семь нот, у художников семь основных цветов, но для подлинного маэстро этого, в общем-то, скудного исходного материала достаточно, чтобы создавать бессмертные творения. Главное – оттенки, созвучия. Вкусовая палитра состоит всего из четырех красок. Но, играя на их силе и насыщенности, можно добиться невиданной гармонии. Вот, скажите мне, что такое шашлык? Это мясо с приправами. Чем надо запивать? Правильно, кьянти или «Саперави». Горечь приправ уравновешивает сладкую нежность жира, а кислота красного сухого вина добавляет остроты и становится завершающим аккордом.
После третьей, четвертой рюмки народ за столом слушал подобные пассажи и заслушивался. Но Кирилл Айдаров не только говорил о еде, он еще и любил поесть. Кирилл гордился тем, что знал в Петербурге практически все кафе и ресторации, где умели не пережарить бифштекс, где сациви было похоже на сациви, а не на курятину в сметане, и где коктейль из морепродуктов делали не из крабовых палочек и заправляли не майонезом. От вкусной еды Кирилл приходил в хорошее расположение духа, даже когда на сердце было муторно. А уж после служебных успехов побаловать себя сотерном и паштетом из гусиной печенки сам Бог велел.
Кирилл закрыл офис и отправился в неприметное, маленькое заведение на Литейном, рядом с работой. Машину он решил бросить, чтобы, если придет настроение, ни в чем себе не отказывать. Хозяин этого кафе под названием «Лель» был прежде всего энтузиастом барменского искусства. Поэтому там всегда держали неподдельные напитки, причем в ассортименте имелись не только стандартные джин, водка, мартини, вино, коньяк, но и экзотика, тот же сотерн, перно, несколько сортов ликера «Мари Бриззар». Официантки не вздрагивали, когда клиент просил «Поцелуй вампира» и не мотали головой, мол, у нас только «Чибо», когда посетители заказывали кофе по-ирландски. Готовили там тоже не плохо. Выбор, правда, небольшой, зато все качественное и свежее.
Журналиста Айдарова в «Леле» знали и любили, как частого и небедного гостя. Встретили его улыбками. Пухленькая малышка за стойкой даже бросила другого клиента:
– Здравствуйте, здравствуйте! Давно вас не видно, – заиграла она ямочками на щеках. Кирилл заходил в кафе пропустить рюмочку дня четыре назад. Но даже когда он появлялся каждый день, его приветствовали так, словно не видели сто лет.
– Добрый вечер, Леночка. У меня сегодня праздник. – Журналист решил сразу задать параметры вечера, чтобы девочки постарались. Как человек, склонный к лени, созерцанию и роскоши, он делил дни на праздничные и черные. В праздник следовало хорошо выпить и закусить, чтобы счастье было полным. В дни невзгод тоже следовало хорошо выпить и закусить, чтобы солнце засияло ярче. – Ты работай, а я подумаю. – Айдаров взял две увесистые папки с меню и прошел в дальний угол небольшого зала.
Интерьер «Леля» был выдержан в лучших традициях еще советского дизайна. Именно так в представлении измученных общепитом советских граждан должен был выглядеть настоящий западноевропейский ресторанчик. Именно такими были кафе в Эстонии. Деревянные столы и стулья, на стенах фотографии или эстампы в черных рамках, клетчатые салфетки, свечка на каждом столике, стойка бара, уставленная множеством бутылок и подсвеченная снизу лампой дневного света, весь остальной зал погружен во мрак, призванный скрыть гниение капитализма.