Теперь мать во все глаза рассматривала в окошко с заднего сиденья новые для нее места. И дивилась: будто на родине, за своими огородами едут. Такие же леса и болота, пашни в ладошку, ручьи-речки с мостками, где под колесами перекатываются кругляши. И районный поселок словно вымерший, потому что все люди из Чурова который день уже косили на лесных полянах, выбирая из кустов побуревшую траву. А то и ветки на корм ломали, дело не самое хитрое. А как в Лужки въехали да как вышла Ленушкина мать возле Митиного дома, оглядела луга за Глазомойкой, зеленую неизъезженную улицу, расцвеченные дома, так и заплакала. Вряд ли кто понял — отчего. Выплыло у ней из памяти довоенное детство в такой же красивой, ухоженной деревне, где жили не тужили в маленьком колхозе одной дружной семьей, не имея даже понятия, что впереди у них будут бесконечные укрупнения, сселения и всякое несусветное, после которого и потеряется доброе отношение к труду. Не верилось ей, что остались и ныне такие деревни. Как это дочке бог послал отыскать суженого в подобном веселом месте?..
Митя ей сразу понравился.
Он торопливо пришел с хоздвора, в черном комбинезоне с шестью карманами, не считая двух на заднице, с руками, не отмытыми от масла, несколько смущенный, несведущий, что и как говорить и делать в подобной обстановке. Но все же догадался взять Ленушку за руку, содрать кепчонку да стать перед Матреной Павловной и поклониться ей глубоким поклоном, испросив благословения, как делали испокон веков на Руси.
Подымаясь на крыльцо, Митя пропустил вперед Матрену Павловну, сам последним вошел. И это не прошло незамеченным.
Ксеня с Настёной стол приготовили. Горницу молодая хозяйка еще с первого дня выскребла-вычистила, ни пылинки в доме при свежем воздухе и открытых окнах. Не было у них гарнитуров и буфетов, один телевизор в углу да кровать с диваном, но теплая, залитая светом пятистенка и без того была дивно хороша. А тут еще такой богатый стол, какой мужику в недавнее время и не снился…
Быстро собрались лужковские, беседа пошла при взаимном удовольствии; сиди, чаёк попивай и гуторь о чем хочешь. Только мужички скоро встали, извинились: уборка! — и оставили гостевание на Ленушку, которая рядом с матерью уже достаточно осмелела.
Еще раз, теперь в окно, посмотрела Матрена Павловна на Митю и Веню, на «молодых соколиков», как прозвала она их сразу же, и с облегчением вздохнула. Куда и страхи подевались, ведь ехала и дрожала: вдруг какой прощелыга залетный с белыми ручками да с бутылкой за пазухой?.. Ну, слава богу, сказала себе и посмотрела с надеждой на передний угол, пустой угол, и помолилась про себя.
Они сидели да толковали о превратностях крестьянской судьбы, а на хоздворе уже гремели моторы. Дважды распахнулась вода Глазомойки под колесами самоходок. Два комбайна, красный и синенький, прошли краем луга на четвертое поле, где дожидалась людей похилившаяся от дождей, желтая, как осенний клен, частая рожь.
С неба не капало уже часа три. И слабый ветерок натаскивало с востока. Но все на земле по-прежнему было мокрое. И на ржаном поле, подпираемом от земли наглой зеленью, только верхний слой, который хлебный, из колосьев, маленько обсушился. И колосья благодарно приподнялись, будто спину распрямили после неудобного склонения под тяжестью дождевой воды.
Тогда Митя и высказал свое, с мальчишеских лет выношенное, десять раз проверенное знание, когда ходил он, еще с отцом, на стареньком «Коммунаре» по этим вот полям:
— У нас лучше получится, если хедер подпустить точно меж зеленью и массой колосьев. Чтобы поменьше стричь зеленую массу, зато брать все зерно. Веня, это трудно. Ты становись рядом со мной и приглядись. Круг-другой пройдем вместе. Если на этот раз получится, как выходило у моего папаши, а потом и у меня, то мы перехитрим погоду.
— А солома?
— Пускай себе стоит на поле вместе с травой! Копнители мы отцепим, чтобы легче по мокрой земле ходить. Будем брать только зерно. Обмолоченный колос и солому рядком высыпем на высокую стерню. Ее вместе с травой мы завсегда успеем скосить и пристроить на корм. Тем же луговым комбайном. Иначе зерна нам при такой погоде не видать.
Митя высказал ту самую крестьянскую смекалку, что вырабатывалась в русском крестьянине веками. В трудном для земледелия районе на Руси, при слабых почвах и неустойчивой погоде только чуткое предвидение да разумное использование едва приметных тонкостей в сельском деле позволяли настоящему крестьянину уходить от бедствий, оставаться в постоянном единстве с природой, которую он уважал и не стремился побеждать. Ни к чему это. Да и невозможно. Такое разумение подчас касалось одного только поля, одной культуры и не всегда могло быть использовано в другом месте. Взять это ржаное… Через неделю осот, сурепка и молочай догонят по росту саму рожь, запутают, перемешаются с колосьями, и тогда уже ничто не спасет выращенного великим трудом хорошего урожая. Уполовинится он в зеленой массе…