Не оборачиваясь, он сказал Похвистневу:
— У тебя, дорогой мой, я видал нечто похожее. Хорошо помню. И белесые склоны, дождем смытые, и овраги, и луга испорченные. Напрасно ты призывал в свидетели Ивана Емельяновича. Он из скромности умолчал, не стал припоминать твои грехи. Твои! И мои тоже. Так что слова о нерадивых хозяевах в полной мере относятся и к тебе, хотя и окрещен ты передовым директором. Так я говорю?
Похвистнев наклонился вперед и тихо сказал прямо в затылок секретарю:
— Знаете, кто без ошибок, Пал Николаевич? Только тот, кто ничего не делает.
Фадеичев пропустил мимо ушей эту расхожую фразу. Никак не отозвался. Сидел, выставив свой накатистый лоб, и уже думал о том, когда и где ему лучше собрать руководителей хозяйств для разговора о земле. Да, о земле! Но — боже мой — он совсем забыл, что вот-вот уборка и цифра в сорок пять тысяч тонн зерна не даст ему отвлечься, не сумеет он поговорить о земле. Разве глубокой осенью?.. Уж больно все кругом закручено, никакой отдушины. А будущее беспокоит. Ох как беспокоит!
Машина завезла Фадеичева домой, развернулась в темной, уже заснувшей улице и помчалась по самой короткой дороге в совхоз.
5
Три отделения в Долинском. Три поселка. И все разные, будто не один у них отец-хозяин.
Где первое отделение — это управление, или, как говорят, контора, тут живут главные специалисты, горбится на холме клуб и белостенная амбулатория. Отсюда, с высоты, видны и два других поселка. Они построились с обеих сторон обширной поймы речки Усы, но не в самой пойме, а немного выше, на склоне. Белели домиками, наблюдали за переменами в долине реки, за все более редеющими лесами по берегу, за другой речкой, Вяной, в которую впадала Уса. Ночью огоньки в поселках перемигивались друг с другом, и от этого на земле делалось веселей. Совхозная земля вся как на ладони. Десять с половиной тысяч гектаров. И не сказать чтобы плохая земля — испокон веков зовут черноземом на легкой песчаной основе.
Центральный поселок — гордость Похвистнева.
Когда-то здесь стояла деревенька, была, говорят, и кирпичная церковка, и роща при ней, и глубокий пруд, обсаженный дуплистыми ветлами. Теперь от старины этой ничего не осталось. Только у бывшего пруда, а нынче у грязноватой низины на западной стороне каким-то образом сохранились две седые ветлы, сказочно старые, извивные, с причудливо поломанными ревматическими суставами полуголых веток. На ивах перед непогодой собирались на шумный шабаш сотни окрестных галок. Больше им не на что было садиться. Голая земля. Что в огородах, что в поле.
На месте деревенских хат, улицей стоявших поперек некрутого склона, выстроилось десятка три каменных дома в два этажа, каждый с тремя козырьками над подъездами и с очень плоскими крышами, которые делали эти в общем-то добротные жилища с виду какими-то странно обиженными, вроде недоделанными. Вдоль домов по улице чуть подымалась узкая асфальтовая дорога. От нее — совсем узенькие дорожки к подъездам, а между дорожек — цветники, не сказать чтобы украшающие поселок, но в первые месяцы лета все-таки приятные для глаза. Потом, в летнюю пору, их дружно подзапускали, среди розовых кустов привольно подымался репейник, крапива, лопухи и всякий другой сор. Почему-то нигде в поселке не было видно деревьев. Молодой парк, разбитый возле приземистого шестиколонного клуба и конторы, уже одиннадцать годов все оставался молодым — никак клены да ясени не подымались выше человеческого роста. То их сломают, то сами засохнут, то под машину попадут, так что и следа не останется. Подсаживали, конечно, каждый год, на календарные праздники приходилось устраивать субботники, чтобы хоть немного все это хозяйство привести в божеский вид. Занимался благоустройством и сам директор, однако всегда ругался и удивлялся, почему именно он всем должен заниматься. Но его слова в одно ухо влетали, в другое вылетали.
За пределами поселка тоже не находилось места ни деревцу, ни роще. Все пашней взялось. Поля подступили так близко к поселку, что кур-гусей уже выгонять некуда, а уж чтобы полежать на травке, и не думай, поскольку просо, гречиха и пшеница подступили к самому асфальту, только-только в кювет не залезли. Директор не упускал случая показать приезжим, что значит хозяйское отношение к земле, но похвалы так и не заслужил. Этакий разумно-деловой пейзаж никак не радовал глаза. Хотелось не одних хлебных полей, но и чего-то другого. Для красоты и душевного покоя.