Вскоре лес отошел вместе с низиной в сторону и начались поля Калининского совхоза.
Василий Дмитриевич осматривал их с ревнивой придирчивостью. Ага, вот изреженный ячмень, и сору в нем порядком, даже осот розовеет. А вот пшеница, просто великолепная пшеница стоит. Колос к колосу. Уже начала тусклым золотом отливать. Тут калининцы отхватят зерна! И клеверок хорош, цветет дружно, выше колена ростом. Семенники, что ли? Там, где когда-то стояли скирды, осталась незасеянная плешь, а на ней ряды ульев. Похвистнев неодобрительно покачал головой. Можно было пасеку в лес двинуть, а эти четверть гектара еще полтонны хлеба дадут, если по-хозяйски.
Его удивила полноводная запруженная речка, на другом берегу которой стоял поселок, красивый, широко устроенный, с садами-огородами, с нетронутым лесом на заднем плане. У воды и на мелководье дремали сытые коровы. Справа белел каменный клуб, рядом с ним — светлооконная школа. И почти над каждой крышей подымалась телевизионная антенна. Чуть в стороне, на лужайке, горбились комбайны, поставленные по линейке, прыткий движок качал воду на ферму. Все как полагается.
На въезде, сразу за мостом, стоял кубик бетона, а на нем двухметровая рамка из гнутых труб. Желтые крупные буквы разлиновали рамку: «Совхоз имени М. И. Калинина. Основан в 1933 году». И все.
Машина ехала по аллее, которая начиналась от вывески. Густые, ровные немолодые липы бросали слитную тень на дорогу. Листья в кронах успели огрубеть, приобрели густой зеленый цвет летней зрелости. На их темном фоне нежно светились только начавшие наливаться шероховатые семянки с язычками салатного цвета, похожие на флажок. Узкую асфальтовую ленту под липами, наверное, еще утром полили, и она не успела высохнуть. Пахло свежестью, чистотой, лесом и лугом одновременно.
— Хорошо! — вздохнул Иван Емельянович и откинулся на сиденье, расправив плечи.
— К конторе, — сухо сказал Похвистнев. — Знаешь где?
— Знаю, — сказал шофер.
В конторе директора не оказалось. Расспросили, где Игумнова.
Евдокии Ивановны дома тоже не было. Заглушили машину, вышли поразмяться.
К заборчику враз прилипли двое парнишек, они с интересом разглядывали чужую машину. Младший, годов тринадцати, вдруг сказал шоферу:
— У тебя бампер погнутый вон там.
Разбирался, шкет!
Мать Игумновой пояснила, что Евдокию Ивановну надо искать у сушилки, где делают травяную муку, и показала, как туда ехать. Похвистнев ходил возле машины, курил. Осмотрел домик, вернее, половину домика, где жили Игумновы, сказал:
— Тесно живете, мамаша.
— Зато дружно, мил человек. Не жалуемся, — ответила она.
Игумнову нашли там, где сказала старушка. Своего старого директора она встретила сдержанно, с понимающей улыбкой. Похвистнев не хотел сразу говорить о деле, но, оказывается, она все знала. Элемент неожиданности исчез. Тогда директор с ходу начал говорить об Иване Исаиче и подчеркнул, что решение о переводе согласовано с ним и принято в интересах развития обоих совхозов. Совхозов, а не людей, которых переводят.
— Не понимаю, зачем нужна такая сложная перестановка, да еще перед уборкой? — сказала, пожимая плечами, Евдокия Ивановна. — Я — к вам, Поликарпов сюда, наш главный, Семен Саввич, на мое теперешнее место. Переезды, нервы, расходы. А потом еще время на изучение нового хозяйства. Вон сколько хлопот!
— Все потому, что тебе, Ивановна, подоспело время для более широкой деятельности, тогда как Поликарпов… Ну, в общем, Долинский совхоз крупней и весомей, это тебе известно. Когда в тресте подыскивали кандидатуру, я назвал твою фамилию. Все-таки знаешь хозяйство, мы достаточно знаем друг друга. О материальной стороне дела не говорю, сама понимаешь.
Она задумчиво слушала. Предложение, конечно, лестное. Много для нее означала дорога из Долинского в область. Там все-таки шоссе. Старший сын уже поговаривал о техникуме, да и второй на подходе. С этой стороны перевод ее устраивал. И тем не менее смутное беспокойство закрадывалось в сердце. Как же с Поликарповым, почему он уходит? Похоже, не поладили. Надо все-таки выяснить, что там случилось. Иначе останется чувство вины перед коллегой.
— У вас плохо с Геннадием Ильичом? — прямо спросила она.
Похвистнев поджал губы. Вопрос показался ему бестактным.
— Да, плохо, — скупо, но откровенно сказал он. — Мы не находим общего языка. Или, как говорят, коса на камень.
Ясно. Большего он не скажет.
— Это что же получается? — уже более решительно сказала она, подумав, что Поликарпова снимают специально, чтобы освободить ей должность. — Выходит, вы предлагаете мне на живое место?..