Еще раз оглядел Фадеичев голую, какую-то даже с виду жарко-сухую пойму с постройками фермы посредине, желтые холмы меж оврагов, кинул взгляд на узенькую Вяну, где плескались поселковые ребята, на усохшие болота и громко, с сердцем чертыхнулся. Расстроил его мелиоратор, уже не сиделось, кипел желанием деятельности.
Поднялся, отряхнул брюки и хотел было идти, но еще раз посмотрел на Маятнова, словно старался получше запомнить его, и спросил:
— Где Поликарпов?
— Видел утром, как на велосипеде ехал во второе отделение. Да ведь он уже не наш, слух такой прошел…
Нет, не уже! Не уже! Фадеичев накрепко знал — не уже. Допущена ошибка, но ее не поздно исправить. Нужно исправить. Это девятый агроном? Или десятый? Не довольно ли, глубокоуважаемый Василий Дмитриевич?
10
Олег Иванович Нежный излучал радость, искреннее удовлетворение событиями. Стоял за столом в белой сорочке, гладко выбритый, с тщательно уложенными на косой пробор редкими волосами, от которых еще шел запах вежеталя. Олицетворение собранности и учрежденческого порядка.
— Мне остается только поздравить тебя, Гена, — говорил он своему раннему гостю. — Ты крупно выиграл! И хотя Похвистнев очень старательно решил попортить твой авторитет, ничего у него не вышло. Не знаю, случай это, стечение обстоятельств или у тебя какие-то связи в тресте, но, как бы там ни было, тревожиться за свое будущее оснований нет. Все в порядке. А ты, вижу, не рад. Или оцениваешь свой перевод как поражение?
Поликарпов сидел потупившись. Он хотел что-то сказать, откинул рыжую прядь со лба, но районный агроном поднял руку ладонью вперед и нетерпеливо покачал головой:
— Подожди, подожди… Ты совхоз этот знаешь? Нет! А я знаю. Это не совхоз, а медовый пряник. Там Семен Саввич лет двадцать порядок на полях наводит. Третью ротацию скоро заканчивают. Урожаи ровные, высокие, сора нет, перспективы отличные. Да и поселок веселый, приятный. Тоня тебя расцелует, когда увидит новое свое жительство. А директор? Ну, ты его слушал и встречал не раз. Весельчак, само добродушие, с ним работать — удовольствие, я как приеду в Калининский, так, право, уезжать оттуда не хочется. Аверкиев уже звонил, ждет тебя, страшно доволен, я с ним вчера еще раз говорил. А на твое место Игумнову. Не знаю, чем ее купил Похвистнев. Но уговорил. В общем, все сложилось отлично. И овцы целы, и волки сыты.
— Вот то-то и оно, что волки сыты. — Поликарпов все еще хмурился, а Нежный весело и с подъемом продолжал:
— Не только ты лично выгадываешь, старик. У тебя появится отличнейшая возможность показать, как можно поднять в эпоху НТР землю и способствовать новому росту зернового производства. Ты получаешь земли, где уже действует весь комплекс плодородия — органика, травы, минералка, где самое время заводить современные сорта и получать по четыре-пять тонн зерна с гектара. И если правильно поведешь дело, то совхоз станет эталоном, образцовым по продуктивности в районе, в области. Ты посрамишь Похвистнева, который завел Долинский совхоз в тупик. Что тогда скажут в тресте? Кому поверят? Убежден, что и Аверкиев хочет именно этого. И Семен Саввич, наш, можно сказать, патриарх агрономии, окажет тебе помощь. В общем, я сейчас звоню в совхоз, оттуда пришлют машину, и ты поедешь знакомиться. Так?
Он положил руку на телефон.
— Подожди, — Геннадий Ильич поднял голову и одарил своего коллегу каким-то холодным, плохим взглядом.
— Боже мой! — не выдержал Нежный. — Я его не убедил! Дуб зеленый, человек без разума и перспективы! Другой бы раздавил меня в объятиях и век благодарил! А ты…
— А я, — все так же холодно, с оттенком отчуждения, сказал Поликарпов, подымаясь, — я не хочу ехать в Калининский. Не хочу и не поеду. Понял? Никуда не поеду. Мое место в Долинском! Вот так. И если ты не понимаешь…
Нежный даже отшатнулся. Лицо у него сделалось растерянным, рот приоткрылся. Он не находил слов. Отказывается?! После того, что уже сделано, решено, подписано? После долгого напутствия и хороших слов? Он что, рехнулся?..
И не успел спросить, в чем причина, не успел удержать, как Геннадий Ильич выскочил из кабинета.
— Ну, знаешь, — сказал районный агроном в раскрытую дверь и бросился было за Поликарповым, но тот скорым шагом прошел по коридору, спрыгнул с крыльца, и, когда Нежный выскочил, чтобы вернуть, разъяснить, удержать от неразумных поступков, согнутая спина его друга маячила довольно далеко. На педали велосипеда он жал похлеще, чем во время гонки преследования.