— Чаю с малиной напейся и в постель. Есть малина-то?
— Найду, конечно, раз приказано. Только не с чаем ее надоть…
— Дело твое.
Картошку Глебов посмотрел, хоть и вымок под своим модным плащом — такой хлесткий ливень с ветерком застал их на лужковском поле. Было на что смотреть и удивляться: чистым рядкам, высокой ботве, уже заметным клубням. Он погладил высокие кусты, покопался в земле и повеселел.
— Чья бригада? — спросил он, намереваясь отметить здешний коллектив.
— Тут нету бригады, — ответил Савин. — Один мужичок, в сущности, на машинах. Митя Зайцев. Механизатор, дай бог каждому колхозу заиметь такого. Правда, женщины две прополки сделали, пособили ему. Ну, и агротехника в звене, надо сказать, на уровне. Заправка перегноем по ржаной стерне, подобран хороший сорт.
— Один механизатор? — переспросил Глебов. — Сколько у него гектаров?
— Тридцать одной картошки, да еще клеверные поля, луга у Глазомоики, да больше сотни гектаров ржи и ячменя. Словом, полный набор.
— Ну знаете!.. — Секретарь подозрительно глянул на Савина и зашагал к машине. Усевшись под брезент, добавил: — Вы мне покажите этого парня.
— Тогда надо ко мне домой заехать. Позовем. Вот тот крайний дом со стороны плотины, — сказал шоферу Михаил Иларионович.
— У вас тут свой дом? — удивился Глебов.
— Да, родительский. Мать жила, умерла в этом году. Теперь дочь приехала. И внучка.
Пока ехали полем, Глебов молчал, посматривал по сторонам. Хорошие поля! Возле скотного двора наткнулись на Митю, остановились.
— Садись, — приказал Савин и подвинулся на заднем сиденье.
Митя вытер руки о штаны, без разговора забрался в машину и, увидев секретаря, как-то враз застеснялся. Глебов обернулся, оглядел Зайцева, пожал руку, но ничего не сказал. В состоянии усталой задумчивости вышел он у крыльца, стащил с себя мокрый плащ и поднялся на ступеньки. Савин открыл перед ним дверь в просторную и светлую прихожую, пропустил вперед, и Глебов лицом к лицу столкнулся с Зинаидой, которая шла встретить отца и его спутников. Она охнула и метнулась назад, в комнату, не успев поздороваться. Крикнула из спальни:
— Папаня, вы уж сами… Я скоренько.
Митя вошел последним, уселся бочком на стул у самого входа в зальчик, поджал ноги в резиновых сапогах и — будто нет его. Савин усадил гостя поближе к теплой печке, принес тапочки.
— Разувайтесь. Пока поговорим-поужинаем, и туфли подсохнут. Куда ж в такой мокроте ехать. Не стесняйтесь.
После липкого и холодного воздуха над дождливыми полями особенно сладкими казались тишина и тепло комнаты. Домашний уют обволакивал и расслаблял. В углу светился телевизор, но без звука, — Катенька успела выключить звук перед тем, как убежать за матерью в спальню. Оттуда слышался приглушенный их разговор. Глебов сидел, спиною впитывая тепло и устало опустив голову. Он не торопился с расспросами, нежился у теплой голландки. Лишь когда встретил на своем лице изучающий взгляд Зайцева, как-то подобрался, вздохнул и сел попрямее. Спросил, обращаясь к Мите:
— Как живем, добрый молодец?
— А так… — И Митя стал смотреть на свои руки, почерненные по морщинам соляркой и железом.
Выручая его, Савин сказал:
— Вот это и есть хозяин полей в Лужках. Звеньевой-механизатор. Коренной житель. Из родной деревни никуда, хотя соблазнов более чем достаточно. Главный помощник у Зайцева — Вася Тимохин, юноша, скорее мальчик. И четыре женщины, три старика. Наше безнарядное звено. У них сто семьдесят гектаров угодий и стадо бычков, которые откармливаются здесь. Пашня ничем не отличается от прочих кудринских, разве что удобрений для нее Митя перехватывает больше. А урожай выше. Лужки уже много лет идут впереди остальных колхозных участков.
— В чем же секрет? — нетерпеливо спросил Глебов.
— В хозяине, — Савин подвинул свой стул ближе к гостю, давая понять, что беседа доверительная. — Понимаете, Аркадий Сергеевич, на примере Лужков можно обсудить одно обстоятельство, которое мы как-то упускаем из поля зрения…
Как раз при этих словах открылась дверь спальни и выплыла Зинаида.
— Здравствуйте, — певуче сказала она, остановившись перед Глебовым. — Меня зовут Зина. — И протянула ладошку с приятной улыбкой на лице.
Глебов вскочил, смутился, что в одних носках, пожал теплую руку, сказал «очень приятно» и уставился на красавицу, не зная, что еще сказать, что еще добавить. Разве какой-нибудь комплимент? Нет, не надо. Он так ничего и не сказал, только удивленно покачал головой. Что и говорить: красавица-разумница.