Последнее я сказала зря, конечно. Прабабка скрипнула в кресле, и из-за коленей показалось узкое, надменное лицо с хищным прищуром словно бы глаз.
- И что ты собираешься делать?
Я вспомнила тот промежуток асфальта между жигулями и шиповником и сглотнула. Черт его знает, что я собиралась делать. Ничего хорошего - это точно.
- Ну, жить как-то, - промямлила я, чувствуя отвращение от собственного убожества. Высушенная временем прабабка глянула на меня как собака Баскервилей на овсянку.
- Запомни, котенок, «жить как-то» означает не жить вовсе. Я к тебе не просто так приехала. Начнем с обязательной программы.
Она встала, вынула из недр фиолетовой шали светло-голубую пачку, сунула сигарету в мундштук и закурила. Некоторое время она смотрела в окно, потом обернулась, стряхнула пепел на пол и спросила:
- Кто твой отец?
В не так давно полученном паспорте я Алексеевна. Но вот ведь штука - отца я мало что не знала, я его и знать не хотела. В детстве даже драться не лезла, когда одна коза чуть постарше пыталась прицепить прозвище «сиротка». Оно потому, наверное, и не приклеилось.
Его звали Алексей. Это было все. Ни бабка, ни соседи про него со мной ни разу не говорили. Я попробовала сосредоточиться и поймать хотя бы что-нибудь - не знаю, пахнущие дешевым табаком руки или щетинистую щеку, какой-нибудь мотив... Не было абсолютно ничего. И вдруг меня пробрало. Я неожиданно четко и ясно осознала то, что внутренне всегда знала:
- У меня нет отца.
- Умница, - усмехнулась прабабка. - А теперь пойдем дальше. Предположим, мы можем размножаться без мужчин. Что это значит?
- Партеногенез! - радостно заявила я. Пусть по физике у меня трояк, зато по биологии - твердая пятерка.
- Не тупи, котенок! - рявкнула прабабка. - Это означает, что мы - ведьмы!
Ну, если откровенно, ни черта подобного это не означало. Я знаю про ведьм: они летают на метлах, варят зелья и вообще прикольные.
Так что это означало, что бабушкина болезнь была наследственной. А это - в соответствии с полученными мною на биологии знаниями - довольно грустные для меня перспективы.
Тем временем прабабка подошла к стене и дважды стукнула в нее, прислушалась, потом ударила еще раз.
- Вино у вас отвратительное, - сказала она. - Дверь открой.
А в следующее мгновение раздался звонок. Я как в тумане подошла к двери, открыла - там стояла теть Лиза, соседка, с большой, едва початой бутылью «Сангрии».
- На, - нерешительно сказала она. - Вроде, надо вам?
- Надо, надо, - нетерпеливо заявила из глубины квартиры прабабка. - Котенок, бери вино, тащи ко мне!
Я взяла вино, закрыла дверь и вернулась в комнату, где прабабка отобрала бутыль, размашисто плеснула из нее в чашку и сделала глоток.
- Это хоть пить можно, - сказала она мне доверительно. - Понимаешь, проблема твоей бабки в том, что я родила ее из винной пробки. Народ говорит - «туп, как пробка». Я народу не верю, он и сам не всегда остер, но в случае твоей бабки не соврал.
- Что значит «родила из...»? - спросила я.
То, что происходило нечто странное, уже не вызывало сомнений. Вариантов было два - или я тоже сошла с ума, или прабабка и впрямь ведьма.
- В жизни каждой ведьмы наступает момент, когда ей физиологически нужно родить дочь. Точнее, это не момент, не период, не ощущение... Не важно. Ты просто понимаешь, что иначе - никак. И чувствуешь, что должна съесть самую любимую свою вещь. А потом она внутри тебя становится твоей дочкой, и ты ее рожаешь.
- Через девять месяцев?
- Раз на раз, - поморщилась прабабка. - Я своих ошибок не скрываю! Да, любила винишко, родила из пробки! Вынашивала четырнадцать месяцев, и то, наверное, надо было еще месяца три поносить, но надоело уже - хуже горькой редьки!
- А мама из чего родилась?
- Из китайской куклы. Тело из шелка, лицо фарфоровое. Эту куклу я в войну нашла в разбомбленном доме и подарила твоей бабке. Бабка выросла, но куклу любить не перестала. И когда подошло ее время, съела куклу и родила твою мать.
-А... - я хотела было спросить про себя, но испугалась. - А ты из чего?
- Костяной гребень, из мамонтового бивня, - прабабка глянула на меня искоса. - Это была не расческа, а произведение искусства! Резьба, тонкая работа... А про себя не хочешь узнать?
К этому времени я уже сложила два и два.
- Плюшевый котенок?
- Точно! Только, котенок, не плюшевый. Живой.
И в этот момент меня вырвало. Я просто представила, как раскрываю рот - так широко, как никогда в жизни. Как запихиваю туда котенка, головой вперед, а он пищит, сопротивляется, но постепенно все глубже и глубже...
Меня вырвало еще раз, на этот раз желчью.
- Вина? - хладнокровно спросила прабабка.
- Зачем ты мне это все рассказываешь? - во мне проснулось что-то вроде родовой памяти - я помнила дикой мозаикой, как тащила в рот всякую гадость - там были не только гребни и винные пробки, там были и золотое ожерелье, и узкий кожаный том, исписанный убористым почерком, и отрубленный палец недавно умершего любимого мужчины.