Не то, чтобы Алевтина была жадной. Она просто терпеть не могла деньги. Никогда не носила с собой. Если задерживалась где-то надолго, обычно она заводила свиту, и кто-то из фаворитов обязательно был богат и давал всем на чай, платил за ужин или выкладывал деньги в торговых центрах.
Алевтина дождалась, когда носильщик вышел, затем скрючилась на банкетке и некоторое время еще сидела, положив лицо на раскрытые ладони, затем встала. Под глазами была видна потекшая тушь.
- Чертово животное, - начала она без интонаций. - Каждый раз одно и то же. Двенадцать гребаных раз! Сто пятьдесят лет! Пашка, сукин сын! Ты меня на это подписал, но меня это все достало. И ты знаешь: я пальцем о палец не ударю, когда эта белобрысая сука полезет наружу! Слышишь, Пашка?
Ничего не происходило. Алевтина судорожно всхлипнула и вдруг глубоко вздохнула, а затем выдохнула с хлопком в ладоши, и из ее рта вылетело с полсотни жирных зеленых мух, которые тут же разлетелись во все стороны.
Пара крыс из тех, что были поближе, сдохли, еще несколько вокруг замедлились.
Прямо напротив Алевтины на диване материализовался симпатичный высокий мужчина с пустым бокалом в левой руке, лет тридцати, с длинными русыми волосами, карими глазами и чуть сбитым набок горбатым носом. Он был в просторной белой рубахе и черных брюках с широким поясом. То, что он стал видимым, для него оказалось сюрпризом, и он даже поперхнулся вином.
- Черт, Аля, - сказал он. - Что за фигня?
- Паша, меня все достало! - крикнула девушка. - Какого черта ты меня избегаешь? Вот даже сейчас - сделал вид, что свалил из комнаты! Если бы я не знала тебя как облупленного, даже поверила бы! Но ты ведь наседка, да? Ты будешь меня охранять! Что там на журнальном столике? Задания? Начать новую эпидемию, какой-нибудь овечий грипп? Ураган? Коррупционный скандал, который вызовет системный кризис? Опять начинаем войну с Турцией? Что на этот раз, Паша?
- Просто отдохни, - Павел встал и прошел к журнальному столику, достал там обычный отпечатанный на А4 листок и вернулся с ним, протягивая девушке.
Там было написано: «Отдохни. Это место - последнее, и я дарю тебе его. Если нужны будут деньги, животные для жертв или что-то еще - просто напиши где угодно. Целую. Паша.»
- Врешь ведь, - грустно сказала она. - Опять плетешь свою дурацкую паутину. Ты рассчитываешь, что отдыхая, я сделаю что-то. Соблазню кого-то? Убью? А?
- Ну, плюс-минус, - не стал отрицать Павел. - Ты права, твой отдых будет работать на меня. Что это меняет? Ты откажешься от него?
Он небрежно раскинулся на диване полусидя, положил ногу на ногу, развел руки по спинке, прикрыл глаза. Чувствовалось, что он предлагает - ну, ударь меня. Найди как - и ударь. Если найдешь. Вот он я, открыт.
- Я устала, - тихо сказала она. - Я просто устала. Понимаешь? Все эти злодейства, все эти твои треходовки и двухходовки с подвывертами - это мне не интересно. Паша, вот мы оба знаем, что я после Пскова превращусь в Катьку. Меня больше не будет. Только эта золотоволосая дура, восторгающаяся природой, людьми, каждым камешком.
- Аккуратнее, - попросил Паша, не меняя позы и не открывая глаз. - «Катька» - это ровно ты же, только инвертированная. Называя ее дурой, ты называешь дурой себя.
- Только вот любишь ты ее, а не меня! - зло крикнула Алевтина.
- Дура, - рявкнул Павел и вскочил. - Если бы я ее любил, то не подловил бы на балу в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом и не заставил бы стать тобой на все эти полтора века!
- Любишь ее! Любишь! - с истеричными нотками заорала в ответ Алевтина.
Умолкнув, она обнаружила, что в номере кроме нее и многочисленных крыс и жаб никого нет. И на этот раз она точно знала, что Паша ушел. Она тронула волосы, убеждаясь, что прическа не помялась, затем глянула в гигантское зеркало на стене и пошла в уборную.
Через двадцать минут она вышла оттуда с минимумом макияжа и в серой блузке с темно-фиолетовой, почти черной длинной, до низа лодыжек юбкой - с высоким разрезом, который, впрочем, скорее интриговал, чем что-то показывал. Произнесла шипяще несколько слов и цокнула дважды языком. Все лягушки превратились в золотые фигурки, а крысы сбились в единый ком, притворившийся медведем.
Поверх плесени на стенах выросли зеркала. Алевтина на самом деле не любила ни жаб, ни крыс, ни плесень. А Паша не умел их обрабатывать так, как делала это сейчас она. У него были другие таланты. Они оба знали, что по части магии она - сильнее. И они оба знали, что все будет происходить так, как решит он. Хотя иногда он мог удивить ее своими магическими фокусами, а она могла взбрыкнуть так, что он переделывал все свои планы на много лет вперед.
Она открыла сиреневый самсонайт и вынула оттуда симпатичную куклу в рваных джинсах и растянутом оранжевом свитере крупной вязки. Поднесла куклу к губам и поцеловала.