И снова ее лицо вспыхнуло пламенем. Павел спокойно кинул Бориса инквизиторшам и неторопливо пошел к столу, около которого подобрал с пола куклу-Эльзу и, не глядя на извивающуюся в муках Алевтину, перевернул на спины Альберта и Сашу.
У Саши была свернута шея. Усыпленный, он очень неудачно упал. Паша холодно усмехнулся и повернулся к инквизиторшам.
- На что ты надеешься? - они подошли почти вплотную.
- А что вы собираетесь сделать? - поинтересовался он. - Запрещенной магии не было. То, чтоя угрожал ребенку ножом - это в компетенции полиции, а не инквизиции. И, кстати, пока Аля мучается и не слышит нас, я хочу вам кое-что рассказать.
Он сел за стол, налил себе в бокал вина, и не глядя на женщин, начал:
- Жил когда-то в Гаммельне добрый волшебник. Не самый сильный, не самый умный. Иногда его обманывали, иногда пытались сжечь по недомыслию. Но однажды он, рисуя астрологические карты нескольких горожан, обнаружил, что все они заканчиваются одним днем. Все. Он перерисовал старые - они поменялись, теперь тоже заканчивались одним днем. Он провел небольшое расследование, и понял, что грядет судный день.
Павел плеснул себе в бокал еще вина.
- Вы знаете, что ангелы, которым вы молитесь, просто ждут достаточного перевеса? Который им обеспечить должны вы? А затем судный день, и четырнадцать тысяч праведников вознесутся в рай. Четырнадцать тысяч! А все остальные сдохнут!
- Это чушь, - заявила старшая инквизиторша.
- Если бы не я... Не мы! Вы бы давно уже выиграли. И ангелы устроили судный день. Да, из-за моих интриг постоянно кто-то страдает и умирает. Я чувствую, что мы - худшие люди на земле. Я тоже не хочу быть злодеем! - он уже орал. А потом вдруг утих, глянул на стенающую Алевтину и тихо добавил: - я ведь люблю Катю. Всегда любил. И знаете ли вы причину, чтобы любящий мужчина превращал любимую в эгоистичную стерву, ничуть на ту самую любимую женщину не похожую?
- Ты врешь! - заявила старшая инквизиторша.
А потом, когда Павел увел, поддерживая, Алевтину, Настя спросила у Бориса:
- Он ведь врет?
Мария сказала:
- Не отвечай!
А мальчишка уверенно ответил:
- Нет. Он говорил правду.
И как-то совсем не стало проще жить после этого ответа.
Рассказ 7: Мьевилль и кружка
Многие, наверное, сталкивались с таким ощущением, когда привычный мир вдруг становится неуютным, тупым и ватным. У меня, Марты Лей, такое было дважды: когда умер дед, и когда я предложила подать на развод, а Пашка просто кивнул и окончательно протух.
Это был конец мая, самый разгар сессии, а я в тот момент вела два своих потока и еще Аваз Семенович слег с панкреатитом, и мы поделили его студентов, и мне как назло достались заочники-архитекторы, шкодные и ленивые, на вкус как недозрелая хурма.
У меня, конечно, было несколько вполне приличных аспирантов, но всё в сумме навалилось так быстро и неприятно, что я из резкой преподши за несколько дней превратилась в непримиримую язву, на которую ежедневно было не меньше, чем по паре жалоб декану.
В общем, я начала валить студентов, которые слабо знали материал. Культурология и искусствоведение вообще требуют системных знаний, тут с наскока сдашь, только если преподаватель не придирается, а я придиралась, и еще как.
У меня даже на передвижниках не самые глупые студенты валились, что уж говорить о случаях, когда я начинала гонять по Фрезеру или Проппу!
Четвертого июня меня вызвала к себе завкафедрой, а шестого - декан. Они выставили в итоге смешной для меня в тот момент ультиматум, по которому я должна была пропустить дальше подавляющее большинство студентов, и вообще ставить баллы повыше и не пытаться быть «святее, чем папа Римский».
Я вспылила, декан ответил, мы минут двадцать стояли напротив друг друга и просто орали, не слушая собеседника. Как ни странно, после этого мне стало полегче, и я даже пообещала не особо валить.
И до конца сессии вела себя паинькой - насколько это возможно в моем состоянии. Думаю, многие студенты поседели, но при этом почти все получили вожделенные записи в зачетки.
На следующий после окончания сессии день я в легком сарафане зашла на кафедру за недочитанным Мьевиллем. Студенту-подснежнику с искренним сочувствием сообщила, что готова обсудить расцветку его хвоста в сентябре. И тут меня накрыло.
Это был один из тех авазовских заочников-архитекторов, которые считали смешным распечатать фальшивое расписание занятий или повесить на дверях кафедры объявление о том, что все экзамены будут приниматься в рекреации перед кабинетом ректора. Некоторые по запарке верили - тем более, что кабинет ректора располагался как раз над нашей кафедрой.