Я едва не уронила кружку с кофе и покачнулась перед массивным столом, отжатым некогда Авазом Семеновичем у человека, который позже стал нашим ректором. По слухам, именно это поставило в итоге крест на карьере некогда блестящего доцента и довело его до панкреатита.
А покачнулась я потому, что нутром прочувствовала, что этот заочник вот буквально часа полтора назад размазал меня по панцирной общажной кровати. А перед этим мощно разогрел, закинув на подоконник. И я, паря между небом и твердью, смотрела свисающей в раскрытое окно головой на улицу, а там ездила поливалка и лениво лаял серый, облезлый после зимы пес.
- Трахал сегодня Ирку? - спросила я прежде, чем успела сообразить, что говорю. Я вообще в последнее время часто говорила, не думая, но до этого момент криминала в моих словах - да и в мыслях - не было.
- Чего? - поразился он. Глаза его расширились.
- Давай зачетку, - потребовала я.
А между тем внутри у меня ворочалось что-то меховое и щекотное, и я точно знала - это не мое. Это Иркино.
Я поставила ему уд., привычно отогнав непрошенные ассоциации. Достала ведомость, вписала туда оценку, стараясь не думать о произошедшем. А когда вышла из пустого универа на площадь, пришло осознание масштабов катастрофы.
На кого бы я ни взглянула, я чувствовала этого человека через призму его близких. Вон ту низенькую я ненавидела, будучи ее тещей - низенькая окрутила моего сына и рассчитывала занять часть моей двухкомнатной, родив еще полчища мелких кривеньких деток.
Вон тот худой требовал с меня старый долг, который я не мог отдать, потому что сестра болела, но он настаивал и обещал ославить меня на весь мир, а то и ноги переломать.
Все, все люди вокруг внезапно оказались частью моих фальшивых воспоминаний, и они, эти ложные воспоминания, были куда ярче и цельнее, чем настоящие.
Я занималась с ними сексом, ненавидела их или любила, боялась, презирала, ждала от них каких-то решений.
- Яна? - сбоку подошла Инна, заведующая кардиологическим из нашей больницы. - У тебя все в порядке?
И я не успела ей обрадоваться, потому что мою голову заполонили образы того, что делал с ней муж. И еще того, что хотел бы сделать зам главного врача. Причем последнее было очень задорно и совсем неприлично, в отличие от скудного воображением мужа! А рефреном звучала ее одиннадцатилетняя дочь, смесью шантажа и лести выторговывающая возможность завести собаку.
- Нехорошо мне, - сказала я неуверенно.
- Я помогу, - заявила Инна, но, прикоснувшись ко мне, она словно вывалила в меня гигантский архив.
И в нем были десятки, сотни окружавших ее людей. Учителя и преподаватели, одноклассники и однокурсники, поклонники и завистники, пациенты, соседи, родственники. У каждого из них оказалась своя Инна, и этот свой образ стоящей передо мной женщины они мне передали.
Я резко - наверное, слишком, но мне было не до сантиментов - отмахнулась от руки помощи, а затем кинулась в сторону парка. Это было самое позорное в моей жизни бегство: ни детский сад, ни школа, ни любящие родители, ни даже родной университет не подготовили меня к происходящему.
Храм моего мозга оказался осквернен варварами. Его грубо взломали и поверх тонкого золотого шитья намазали углем, хной и киноварью примитивные картинки, в основном пошлого содержания.
Я сознательно не пускала в свою жизнь случайных людей: там были лишь родители, сестра, любимый мужчина - который сдулся из гордого воздушного шара в дырявый кондом, но сейчас не об этом - несколько подруг и полтора десятка единомышленников на одном закрытом форуме медиевистов.
Студенты, кафедра, даже аспиранты - среди которых попадались очень толковые - не допускались даже в условную прихожую моей жизни. Если мне звонили из дома, я сбрасывала звонок, уходила подальше и отвечала.
Если вдруг кто-то пытался рассказать мне о тяготах своей жизни, я сразу же давала понять, что не готова к такому грузу. Да, я была эгоисткой - и меня это полностью устраивало. Хотите тесно пообщаться, вместе поплакать, а потом в ночи истерично пожрать тортик под третью бутылку шампанского? Без меня, девочки.
Я даже свои собственные проблемы переживала эгоистично: я просто становилась злобной сукой до тех пор, пока боль не утихала в достаточной мере. Не нравится? Пишите жалобу. Это давало эффект - проходило совсем немного времени, и боль отступала, а я готова была идти дальше.
А тут на меня выкинули сотни, тысячи воспоминаний, ощущений, несбывшихся надежд и мелких побед. Всего того, что я даже в отношении себя чаще всего считала мусором. Для меня вся эта память про Инну была помойкой, гнилью, влажными и вонючими отбросами, в которые меня закопали без единого шанса выбраться.