Я даже мельком подумала, что вот кто-то такой мне бы подошел: без родни, одинокий, неприметный, неконфликтный. Глянула на него внимательнее - намечающаяся лысинка, бывшая жена, двое детей в другом городе, там же - следствие по делу о краже, закрытое за недостатком улик.
На кафедре с размаху плюхнулась в свое кресло и крутанулась. Все же здесь - мое место. Даже больше, чем дома. Особенно когда остальные все где-то еще, и я могу весь университет присвоить себе. Встала, подошла к окну, глянула на университетский двор, спортивную площадку, один край которой освещался фонарем, а второй утопал во мраке.
- Прорвемся! - уверенно сказала я.
А затем попробовала восстановить ход событий. Итак, утром я пришла в университет за Мьевиллем и чашкой. Оставлять чашку на кафедре на лето - вещь опасная. Аспиранты, которых завкафедрой привечает для разгребания накопившихся за год бумажных авгиевых конюшен, переворачивают все вверх дном. И если у вас есть любимые чашки, цветы, книги и даже репродукции на стенах - лучше их убрать.
Я так и собиралась. Но уйти, не попив кофе, не могла. Значит, я взяла чашку, сполоснула в раковине в нашем туалете, набрала кофе... А где моя чашка?
Я огляделась и обнаружила ее стоящей на столе Аваза. В ней все еще был мой недопитый кофе. Я понюхала его: все же наркотики или психотропные препараты были бы самым простым ответом. Однако кофе пах как кофе. С другой стороны свой запах у него достаточно мощный, чтобы замаскировать какой-нибудь другой.
Как назло, у меня не было ни одного знакомого судмедэксперта, чтобы быстро разобраться, есть какая-нибудь гадость в моем кофе или нет. Вот у всех порядочных героев есть знакомые судмедэксперты. А иногда они даже сами такие. А если вдруг случайно культурологи или искусствоведы, то обязательно еще вдобавок владеют тайными знаниями и супер-ударом хлыста.
И я пошла и вымыла чашку. А потом с фонариком - у нас на случай отключения света лежал в шкафу - ползала вокруг своего стула, пытаясь понять - не нарисовал ли кто-нибудь вокруг моего рабочего места пентаграмму?
Потом заварила себе кофе, и выпила чашку под Мьевилля. Мьевилль хорошо зашел, равно как и кофе. В конце концов, жить было можно. Особенно если без людей. Надо было собираться домой, но домой не хотелось. Я открыла окно и неожиданно для себя заорала в ночь:
- Идите к черту!
Прямо в голос. Вспомнила, как мы прямо вот здесь орали друг на друга с деканом. Налила еще чашку кофе, и только успела отхлебнуть, как вдруг дверь на кафедру открылась, и спокойный голос спросил меня:
- Что это вы себе позволяете?
Ректора, сурового худощавого денди под шестьдесят, о котором ходили слухи, что он имеет связи в министерстве, мы видели обычно только по праздникам. Ну, или после особо суровых проколов. Я уже обдумывала, как объяснить свое поведение и внутренне готовилась к увольнению, когда взглянула на него и остолбенела.
Потому что на самой поверхности у него плавало воспоминание Аваза Семеновича. И мой уважаемый коллега такой же ночью, как нынешняя, стоял напротив ректора. И они, черт бы их обоих подрал, швыряли друг в друга какими-то шаровыми сгустками! Швыряли, уворачивались, и было это довольно долго, пока в какой-то момент Аваз не дал слабину, из-за чего ректор вбил в него шмат энергии.
А потом ректор вызвал скорую, и засидевшегося доцента увезли с обострением хронического панкреатита.
Вокруг ректора были и другие воспоминания - домработница чуть старше меня, с которой он безыскусно проходил раз за разом одну и ту же страницу Кама-Сутры. Какие-то мутные референты из министерства, которых ректор за свой счет отправлял в баню с проститутками раз в два месяца. Обозленные деканы и проректоры, которых он раз за разом взгревал на совещаниях и конференциях.
Я не сразу поняла, что смотрю на него, чуть приоткрыв рот. А он что-то почувствовал: наш ректор был мужиком понятливым, и по моему лицу он мгновенно определил, что я что-то про него такое знаю, что знать мне вовсе и не положено.
- Ты все еще Марта? - вкрадчиво спросил он.
Признаюсь, такого вопроса я не ожидала и потому просто кивнула.
- Но с тобой что-то точно не так, - он смотрел на меня пристально, буквально буравя глазами. А левая его рука уже раскручивала кисть - и я знала это движение. Пройдет совсем немного времени, и он кинет в меня сгустком энергии, а потом меня увезут на скорой - а то и на катафалке.
Я спешно вгрызалась в воспоминания о нем. Но на многие годы вглубь это были все те же деканы и домработница, потом она поменялась на девку фигуристее и злобнее, а ректор стал деканом - и теперь прошлый ректор распекал его каждый вторник.
И еще они играли в шахматы с Авазом, обсуждая какой-то Винтерберг, вроде бы их родной город, из которого они сбежали.