Лезвия звенят, сталкиваясь, и песок под ногами ржавеет от крови.
Руби. Рви. Ломай. Ни шагу назад.
С нами Бог. За нами Иерусалим.
— Босеан! — гремит сотней глóток среди поднявшейся в воздух песчаной пыли, и за спиной с щелчком спускаются арбалетные тетивы.
Milites Christi. Воины Христовы. Лишь когда отзвенит, затихая эхом вдали, последний удар клинка, они вновь становятся монахами.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti*, — с хрипом вырывается из груди — Хвала Господу за еще один прожитый день, — и поднявшийся ветер бросает в лицо длинные черные кудри. Не по Уставу длинные.
Устав, любезные братья, писали для святых.
— Этот еще живой! — кричат за спиной, заглушая вой ветра. Сарацин корчится на земле, и из рубленой раны на голове сочится, пятная броский тюрбан, кровь. Левый глаз вытек на песок белесой жижей, а правый мечется взглядом из стороны в сторону, пока солнце не заслоняет чернотой падающих на грудь и плечи волос.
— Добей, — сипит, булькая кровью и в горле, сарацин. — Добей же, храмовник.
Льенар кивает молча и размыкает растрескавшиеся окровавленные губы, лишь когда лезвие длинного кинжала вспарывает горло и искалеченное тело сотрясают последние конвульсии. Ветер уносит прочь хриплый молитвенный шепот.
— Requiem aeternam dona ei, Domine, et lux perpetua luceat ei. Requiestc in pace. Amen.
Покойся с миром, кем бы ты ни был. Я буду верить, что Аллах примет тебя и с христианской молитвой.
Комментарий к Рыцарь Христа
Льенар (фр. Lienart) - средневековая форма имени “Леонард”.
Валансьен - город на северо-востоке Франции, в XII веке был частью Лотарингии.
Deus vult! (лат.) - “Этого хочет Бог!”, боевой клич христиан в Первом Крестовом походе.
Босеан (фр. Beausant) - боевой клич и название военного знамени тамплиеров.
Non nobis Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam (лат.) - Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу.
Девиз Ордена тамплиеров.
*In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti (лат.) - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
*Requiem aeternam dona ei, Domine, et lux perpetua luceat ei. Requiestc in pace. Amen. (лат.) - Вечный покой даруй ему, Господи, и да сияет ему свет вечный. Да почивает в мире. Аминь.
========== Мать короля и королева-мать ==========
Стены Иерусалима белы, как молоко, и поднимаются вверх на десятки футов, нависая над петляющей дорогой. Агнесс де Куртене видит в этих стенах неприступный гранит тяжелых, плотно подогнанных блоков, способный защитить от любого оружия. Агнесс готовится к коронации сына и впервые чувствует себя неуязвимой.
Мария Комнина смотрит на остающиеся за спиной белые стены и видит в них вздымающийся вал сродни морскому, грозящий обрушиться на голову покидающей город вдовы. Король Иерусалимский мертв, и теперь даже равнодушный ко всему камень крепостных стен гонит византийскую принцессу прочь из Святого Града, совсем недавно преклонявшегося перед ее красотой.
Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus…
Матерь Божия, молись о нас грешных…
Агнесс де Куртене не может сдержать смеха, поднимаясь по широким мраморным ступеням дворца. Она не смеялась так с того дня, когда бароны королевства повелели ее мужу и защитнику вышвырнуть прочь неугодную им жену. И Амори подчинился. Согласился на унизительный для Агнесс развод ради короны Иерусалима, оказавшейся для него дороже матери единственного сына.
Мария Комнина кривит подкрашенные кармином губы, когда на улицах города выкрикивают имя графини Сидонской, и держит спину прямо, даже когда ее скрывают от чужих взглядов плотные занавеси носилок. Черные волосы королевы уложены в тяжелую прическу, но Мария несет ее, как венец, и ни на миг не опустит головы. Мария мучилась, кусая губы в кровь и едва сдерживая рвущиеся из груди крики, но Господу было угодно, чтобы ее сын родился мертвым.
Чтобы на трон Иерусалима поднялся умирающий от проказы мальчик.
Benedictus fructus ventris tui…
Благословен плод чрева твоего…
Агнесс де Куртене не плачет, видя разъедающие плоть ее сына язвы. Она сжимает дрожащие губы и думает о том, что у нее еще есть дочь. Такая же светловолосая, как отец, такая же красивая, как мать. Сибилла родит наследника, которого никогда не будет у Балдуина.
Мария Комнина смотрит на своего единственного ребенка — дочь, такую же светловолосую, как отец, и такую же красивую, как мать, — и думает о том же. Изабелла родит наследника, которого никогда не будет у ее брата. Но Изабелле нет и трех лет, тогда как Сибилле уже четырнадцать.
Benedicta tu in milieribus…
Благословенна ты между женами…
Агнесс де Куртене ищет мужа для дочери, но Господу угодно, чтобы Гийом де Монферрат скончался от болотной лихорадки, а Ги де Лузиньян оказался никчемен и легкоуправляем. Балдуин стоит на краю могилы, и его мать не в силах отыскать рыцаря, способного заменить короля на троне.
Мария Комнина не ищет ничего, и Балиан д’Ибелин появляется в воротах Наблуса, когда она ждет этого меньше всего. Но Мария не откажется от армии и политического влияния. Не откажется от мужчины, готового сражаться за ее дочь.
Dominus tecum…
Господь с тобой…
Изгнанная из Иерусалима, позабытая целым миром королева-византийка улыбается, принимая руку барона д’Ибелина.
Ave… Maria.
========== Защитник Иерусалима ==========
Звон кующегося металла разносится далеко над белыми стенами и блестящими на солнце крестами католических храмов. Ибо Святой Град молчит, затихнув в болезненном — сродни натянутой, но не способной порваться струне — напряжении.
Идут, — шелестит сухой горячий ветер, играя с белоснежными, в золотых крестах, знаменами.
Идут, — поют мечи в кузнице тамплиеров, но в Храме Соломоновом не найдется и двух дюжин опоясанных рыцарей, и им не сдержать. Тамплиеры знают. Тамплиеры готовы умереть.
Идут, — надрывно ржут запыленные, в посеревших попонах, кони, врываясь в приоткрывшиеся ворота.
Идут, — кричат рыцари, словно перепуганные торгаши.
Балиан д’Ибелин молчит. Он возвращается не ради города, не ради сотен и тысяч жизней и даже не ради величайших христианских святынь, а потому не кричит и не призывает других спасаться.
Барон размыкает обветренные губы, только когда на ступенях дворца появляется женский силуэт в зеленоватых шифоне и парче, увенчаный тяжелой пышной прической, блестящей золотыми и серебряными заколками.
Мария…
Она протягивает руки, не замечая, что пачкает оливково-смуглые пальцы в серо-желтой дорожной пыли, и прижимается щекой к звеньям кольчуги на его плече.
— Я молилась за вас, мессир, — шепчет византийская принцесса, и в этом слабом надтреснутом шепоте больше жара, чем в сотне пылких признаний, выкрикиваемых во весь голос.
— Я боялся… не успеть.