—Все в порядке, — сказала я быстро. — Только огонь посильнее разожгу. Мы должны тебя согреть.
Ребенок разрешил мне наклониться и терпел, пока я бросала в огонь какие-то палки, они разгорались, потом я выпрямилась. Похоже было, что обнимать его важнее, чем поить горячим чаем или давать лекарства. Я спросила тихо:
— Что, машина? — Он кивнул. — Но я тебя предупреждала, что камень шатается, и не надо туда бросаться, разве нет?
Он сказал еще более по-детски, чем обычно:
— Гудок. Я подумал… Папа всегда гудел по дороге… Чтобы я знал, что он едет…
Я вздрогнула. Да, конечно. Я ничего не видела на дороге. Очень возбуждающий сигнал — Рауль поцеловал меня, Филипп помчался в темноту в упрямой страстной надежде разбиться о камни.
Я сказала больше себе, чем ему.
— Даже не представляла, что все так легко может развалиться. Слава богу, я поставила там лестницу. И чего мне в голову взбрело? Слава богу, что взбрело! Филипп, а где Берта? Она должна была быть с тобой.
— За ней пришел Бернар, она что-то забыла сделать.
— Понятно. Слушай, у нас огонь так замечательно разгорелся. Как насчет того, чтобы погреть твои лапы?
Он послушно отцепился, сел рядом со мной на ковер и протянул руки к огню.
— Я ударился о камень, и он исчез. Я полетел вниз, наткнулся на что-то и ничего не видел. Было очень страшно. Я знал, что ты придешь, и ждал.
— И я пришла. Как хорошо, что меня подвез на машине твой кузен, а то бы я ждала автобуса. Давай теперь тебя разденем, засунем в горячую ванну и положим ужинать в кровать?
— А ты будешь ужинать в моей комнате?
— Буду сидеть на твоей кровати.
Черные глаза заблестели:
— И играть в пеггити?
— Ого! Ожил! К тому же ты уже слишком хорошо играешь. Только если пообещаешь не выигрывать. Раздевайся, а я пойду наливать воду.
Он послушался, я стояла смотрела на воду и думала, что опять надо идти к Леону де Валми. Стук в дверь. Я подумала, что Берта вернулась, но это оказалась мадам. Она никогда не приходила в это время. По выражению ее лица я все поняла. Пришел мой час, а я не успела придумать, что говорить.
— Мисс Мартин, извините, что мешаю, вы не забыли купить мне таблетки, в Тононе?
Ничего страшного!
— Извините, я собиралась отдать их Берте, не знала, что они нужны так срочно.
— Они кончились, иначе я бы вас не беспокоила.
— Сейчас я вам их отдам, да это вовсе не беспокойство. Это ванна не для меня, а для Филиппа. Вот и он. Заскакивай, Филипп, и не забудь про уши. Таблетки в сумке, сейчас я вам их дам.
Я не знала, как заговорить о том, что опять чуть не произошла трагедия, но посмотрела на нее и мысли мои приняли другое направление. Совершенно больной вид. Вот-вот потеряет сознание.
— Вы хорошо себя чувствуете? Может, посидите немного? Дать воды?
— Нет. Не волнуйтесь, дорогая. Я плохо спала и с трудом обхожусь без лекарства. — Она прислонилась к спинке кресла и закрыла глаза. Я протянула ей таблетки, она почти вцепилась в них. — Извините, что я вас побеспокоила. Все пройдет. — Она явно старалась сделать вид, что все в порядке. — Филиппу, похоже, очень весело…
— Да, у него все хорошо.
Я открыла перед ней дверь, там стояла Берта.
— Ой, мисс, вы меня напугали. Я как раз собиралась войти.
Тут она уставилась на Элоизу де Валми, и я быстро сказала:
— Мадам плохо себя чувствует. Мадам, разрешите Берте отвести вас в комнату. Я позвала ее разжечь огонь у Филиппа в спальне, но сделаю это сама. Берта, отведи мадам в комнату, позови Альбертину и побудь там, пока она не придет. Потом возвращайся.
— Да, мисс.
Я наклонялась перед камином Филиппа и размышляла о новой серьезной проблеме, которая к моему удовольствию отвлекла меня от мыслей более мрачных. Что это за таблетки, от которых, очевидно, зависит жизнь мадам? Она наркоманка? Это безобразная мысль, это просто снотворное, но некоторые люди не могут жить без снотворного. А зачем они понадобились ей именно сейчас? По ее виду у нее был нервный или сердечный приступ, ей явно требовалось какое-то другое лекарство. Но в конце концов я ничего в этом не понимаю, врач наверняка знает, как ее лечить.
Из ванны раздался очередной залп свиста и плеска. Появился Филипп с мокрой головой и раскрасневшимися щеками, очень чистый в ночной рубашке. С ощутимой гордостью он произнес:
— Я был в дюйме от смерти, правда?
— Правда.
— Большинство людей упали бы, да?
— Определенно.
— У них бы не хватило силы воли висеть и не дергаться, да?
Я обняла его и засмеялась.
— Слушай, не задавайся. И давай не будем говорить Берте.
— Почему?
— Тетя плохо себя чувствует, и не надо, чтобы до нее доходили волнующие слухи и ее огорчали.
— Хорошо. Но ты скажешь дяде Леону?
— Конечно. Странно, что он не слышал, как обрушилась балюстрада. Когда я приехала, он был в холле, а это было очень скоро после… А, Берта. Как мадам?
— Лучше, мисс. Она легла. Альбертина с ней и знает, что делать. Она говорит, что мадам спустится к обеду.
— Рада слышать. Она… приняла таблетки?
— Нет, капли. Они у нее в шкафчике рядом с кроватью. Альбертина их ей дала.
— Между прочим, Берта, разве не предполагалось, что ты будешь тут, пока меня нет?
— Да, мисс, но за мной пришел Бернар. Я шила кое-какое белье, оно понадобилось хозяину, а Бернар не мог его найти, хотя я сказала, где оно лежит.
— Понятно. Но это не должно было задержать тебя надолго.
— Нет. Но белья не было на месте. Кто-то его переложил. Пришлось искать его довольно долго.
Ей явно было интересно, что это я так к ней пристала, и я сказала:
— Филипп вышел играть на балкон и промок, пришлось засовывать его в ванну, а теперь он будет ужинать в постели. Ты принесешь сюда наш ужин, если не трудно?
— Конечно, мисс. Извините, мисс, но понимаете, Бернар спешил, и…
Она замолчала, покраснела и выглядела взволнованной.
Я подумала, что она-то явно не спешила и не старалась уйти, но сказала:
— Все в порядке, Берта, это не важно. Господин Филипп не младенец, в конце концов. Сам виноват, а теперь получает удовольствия, а нам — лишняя работа. Такова жизнь. — Я подтолкнула Филиппа к кровати. — Залезай, хватит тут стоять в ночной рубашке.
Я поужинала с мальчиком, как и обещала, поиграла, почитала книжку. Он был в прекрасном настроении, происшедшее принимало в его воспоминаниях все более героическую окраску. Кошмары ему, похоже, не грозили. Но когда я отправилась варить ему шоколад, он вдруг попросил разрешения пойти со мной. Стоял и смотрел, как грелось молоко, как я отмеряла шоколад и глюкозу. Мы вместе вернулись в спальню, я сидела с ним, пока он пил. А когда я сказала спокойной ночи, он так прижался ко мне, что я решила пока не идти к Леону де Валми и провела остаток вечера в своей комнате с открытой дверью, чтобы ребенок видел свет.
Я сидела перед камином такая усталая, будто мясо присохло к костям. Закрыла глаза. В голове толкались и суетились бесформенные мысли, серьезные, полуосознанные и чисто инстинктивные, и не давали отдыхать. Очень поздно к дому подъехала машина, я вскочила и побежала в комнату Филиппа. Он спал. Я вернулась к себе и начала раздеваться, вдруг кто-то постучал в дверь.
— Кто это?
— Берта, мисс.
— А, входи.
Она внесла сверток, смотрела как-то чудно.
— Это вам, мисс. Я думала, что может вы уже в кровати, но мне сказали отнести сразу.
— Нет, я не в кровати. Спасибо. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Она удалилась. Я развернула сверток. Какое-то время я смотрела на сверкающие серебряно-белые складки итальянского материала, потом увидела записку. «Не могу сказать, что искренне сожалею о поцелуе, но об остальном — точно. Я был озабочен кое-чем, но это не причина, чтобы срывать это на тебе. Может посчитаешь доставку твоего пакета искуплением и простишь меня, пожалуйста?P.P.S. Дорогая, не надо так, в конце концов это был всего лишь поцелуй». В этот вечер я бы дорого заплатила, наркотики это или нет, за таблетки мадам де Валми.