– Теперь говори, – приказала она. Грациллоний с радостью обратился мыслями к привычному миру за стенами города.
– Максим высадился в Галлии в тот самый день, что ты назвала. Его легионы смели всякое сопротивление. Да и сопротивлялись не слишком ретиво. Его противники могли опереться только на плохо обученных ауксиллариев. Подошли несколько частей с восточных границ и из Испании, но из них целые когорты перешли под орлов Максима. Он пишет, что боевые части далеко обогнали обоз и что, в частности, поэтому он не мог написать мне раньше. Соимператор Флавий Грациан находился в Лютеции Паризиорум. Максим направился к этому городу. При его приближении гарнизон взбунтовался и отказал Грациану в подчинении. Максим беспрепятственно вступил в город. Грациан бежал. Максим готовится… готовился преследовать его, чтобы окончательно разбить и овладеть Галлией и Испанией.
– Чего он хочет от тебя? – тихо и бесстрастно спросила Форсквилис.
– О, я должен послать с тем же курьером рапорт, продолжать свое дело и держать его в курсе.
– И чего ты хочешь от меня?
– Мне кажется, ты уже знаешь, – Грациллонию пришлось облизать губы. А в подмышках и без того было мокро. – Ис, кажется, подготовлен к обороне. И, на мой взгляд, он способен выполнить миссию, возложенную на него Римом. Но все предвидеть невозможно. Империя взбудоражена. Легионы, защищающие Британию и Восточные провинции, ободраны до костей. У границ собираются волчьи стаи.
– Ты сам сказал, что мы сумеем отразить нападение. Да я и не думаю, что найдутся варвары, настолько безрассудные, что осмелятся…
– Я думаю о Риме!
– А!
Форсквилис сидела совершенно неподвижно. Молчание становилось напряженным. Наконец она молвила:
– Ты хочешь, чтобы сова снова отправилась в полет.
– Да.
– И чтобы, если понадобится, Девятеро вмешались в ход событий.
Он решился напомнить:
– Со мной вы на это пошли.
– Ради Иса, – сурово возразила королева.
– Если падет Рим, долго ли сможет Ис противостоять нашествию варваров? – уговаривал он. – Ведь в мире сгущается тьма, и море подступает все ближе.
Форсквилис помолчала.
– Твоя просьба необычна, – заговорила она наконец, – но мы живем в странное время. Я должна поразмыслить и посоветоваться с Сестрами. Я сообщу тебе о нашем решении. – Ее взгляд строго уперся в него. – Иди.
Он вышел и, только оказавшись за дверью, почувствовал, что весь дрожит.
Величественный храм Тараниса возвышался на северо-западной стороне форума. Он был выстроен римлянами и имел классическую колоннаду, выходившую, правда, на открытый внутренний двор. Верующим было отдано только южное крыло, а остальную часть здания занимали службы, сокровищница, просторная кухня, где готовились ритуальные блюда, а также зал Оратора.
Здесь Сорен Картаги и принял наедине королеву Ланарвилис. На стене, за тронным возвышением, висело оружие и золоченый Молот. Мозаика на правой стене изображала победу бога над Тиамат, повелительницей Хаоса. На левой стороне, под окнами, стоял стол для письма, над входом располагались книжные полки. Для Ланарвилис был установлен трон, равный по вышине и величию трону Оратора. Однако и он, и она были одеты в этот день в простое шелковое платье со скромной вышивкой.
Сорен сидел, положив на подлокотники сжатые в кулаки руки, выпрямив спину, и с трудом произносил традиционное приветствие:
– Благодарю королеву за честь, оказанную ее приходом. Поверь, я не намерен расспрашивать о том… что касается тебя одной. Но ради блага Иса… не могла бы ты, после того как провела время с новым королем, сообщить о нем что-либо?
Щеки королевы порозовели, однако голос остался ровным:
– О нем говорят правду. Он сильный человек, и намерения его честны.
– По отношению к Риму!
– Рим – это цивилизация, а значит, благо Рима – это благо Иса.
Сорен покачал головой.
– Ты всегда думала о Риме лучше, чем он того заслуживает, дорогая. Рим, который привиделся тебе в мечтах, – Рим великих душ и великих завоеваний – давно мертв, если и существовал когда-нибудь на самом деле. Я имел дело с римлянами. Я знаю, о чем говорю.
– Сорен, – тихо сказала она. – В тебе говорит раздражение. Что бы ты ни думал – а я сама далека от того, чтобы верить в совершенство смертных, – но остается несомненным, что Грациллоний сердцем стремится ко благу Иса, действует в этом направлении, ищет у нас совета и интересуется нашими желаниями. Он провел несколько часов, беседуя со мной, как с мужчиной.
– И о чем же?
– Он… Он прослышал, что мы с тобой часто совещаемся по поводу наших храмов. Он сказал, что ты вежлив, но недружелюбен, а он нуждается в твоей поддержке, тем более что с Начальником Работ они не сошлись во мнениях.
– В самом деле? – Сорен невольно заинтересовался. – По какому поводу?
– Грациллоний считает, что надо немедленно возводить укрепления на утесах.
– Хм… – Сорен потянул себя за бороду. – Это дело не быстрое.
– Да он хочет устроить простые рвы с невысокими стенами сухой кладки для защиты лучников. Он боится, что пока флот будет в море, оказывая поддержку римскому правителю, город пострадает от нападения с моря, – Ланарвилис коснулась пальцем подбородка. – Нет, «боится» – неудачное слово. Он хочет предусмотреть любые случайности. Для этого придется ввести трудовую повинность.
– Вот как? А он понимает, что это значит?
– Понимает. Я его расспросила.
Сорен задумался.
– Не хочу тебя обидеть, дорогая, но в своем желании думать о нем хорошо ты могла приписать ему свое понимание дела. Не перескажешь ли ты мне его слова?
– Что ж… – она помедлила и начала повторять на память: – Налоги в Исе могут взиматься деньгами, товаром или трудом. Труд используется на общественных работах, в течение небольшого периода времени и в то время года, когда это не вызовет излишних сложностей. Поскольку большинство общественных зданий давно достроены и почти не требуют ремонта, трудовая повинность в Исе давно не использовалась.
Сорен мрачно усмехнулся.
– Понятно, почему Которин Росмертай взвился на дыбы. Вся его налаженная административная рутина полетит вверх тормашками. Понимает ли это Грациллоний?
– Несомненно. И ему не хочется применять власть к Начальнику Работ, чтобы не портить отношения на будущее. Он просил меня использовать свое влияние – и уговорить тебя – переубедить Которина. Я согласилась. И с Сестрами я тоже об этом поговорю, – добавила она совсем неофициально, – они будут рады еще раз убедиться, что боги, пославшие этого человека, еще благоволят нам.
Сорен поморщился.
– Итак, ты от него в восторге. И не только потому, что он римлянин.
Она снова вспыхнула, но ответила, гордо подняв голову:
– Да. Если бы знак сошел на мою дочь Лугайду в царствование Колконора, я бы своей рукой перерезала ей горло, лишь бы она не досталась ему. Но вчера Грациллоний очистил меня. Так он очистит и наш город.
Сорен сердито оскалился.
– Как бы не проскреб до дыр, со своими иноземными богами! Это будет не первый раз, когда Трое отвернутся от человека.
Лицо Ланарвилис исказилось, словно от боли. Она поднялась и протянула к нему руки.
– Ох, Сорен! Не растравляй себе раны. Не пророчь дурного. Подумай о своих сыновьях и о городе, в котором им жить!
Сорен ссутулился и проворчал:
– Пусть так. Я помогу. Ради Иса. И ради тебя.
– Ах-х, – выдохнула Малдунилис. – Вот это да. У тебя могучее копье, – затем хихикнула: – Скоро ли ты будешь готов снова поднять его?
Грациллоний лежал, опершись на локоть, и смотрел на нее. Вечернее солнце окрашивало жаркими лучами пышную плоть. Они отправились в постель почти сразу, потому что других занятий не нашлось. Иннилис догадалась, по крайней мере, застенчиво предложить сыграть в шашки… Малдунилис была рослой и плотной, ее пышные волосы сейчас промокли от пота и висели липкими прядями. Хотя она была дочерью Гаэтулия, тяжелое лицо чертами скорее напоминало о деде, Вулфгаре. Тем не менее, женщина была хороша собой и выказала ленивую чувственность, которая заставила Быка в нем издать громкий рев.