– Потерпи минутку. Я достану порошок мандрагоры. От него тебе полегчает.
Иннилис вздрогнула.
– Нет! Не надо. Он повредит маленькой!
Виндилис проглотила проклятие нерожденному младенцу.
– Не думаю. Все равно ты больше не можешь терпеть.
Иннилис обхватила руками тело под грудью, которая налилась зрелой красотой, но так болела, что не выносила прикосновений.
– Нет, дитя Граллона, и… и мы с ней вместе, на Сене… Я выдержу. Я должна. – Ее лицо обратилось к нише, где, едва различимая в тени, стояла статуэтка Белисамы. – Матерь Милосердная, помоги мне.
Виндилис накинула на плечи плащ, застегнула пряжку.
– Хорошо, но по крайней мере лечебный отвар-то выпить можешь? Он тебе не повредит, а просто снимет жар, – она взяла лампу. – Мне понадобится свет. Не боишься темноты?
Иннилис устало качнула головой.
– Не боюсь.
Виндилис подозревала, что это неправда.
– Пожалуйста, возвращайся скорей.
– Я сейчас, – Виндилис поцеловала Сестру и вышла.
В коридоре она столкнулась с дочерью Иннилис, маленькой Одрис.
– Что случилось? – спросила девочка. – Маме опять плохо?
– Да, – ответила Виндилис. – Иди спать.
Детское личико вытянулось.
– Я хочу видеть маму!
Дочери Хоэля было уже десять лет, на два года больше, чем Руне, которую Виндилис родила от того же короля. Но Руна уже переросла Одрис, к тому же обладала смышленым и живым характером. Одрис же страдала припадками, разговаривала как младенец, и учение давалось ей с трудом. Иннилис очень тяжело рожала ее, и Виндилис со страхом предвидела, что вторые роды будут не легче.
– Прочь, я сказала! – гневно крикнула жрица. – Марш в свою комнату, не то я тебе задам. И сиди там!
Одрис испуганно взвизгнула и убежала.
В кухню через дымоход уже проникал утренний свет. Виндилис раздула огонь и подкинула хворосту, чтобы быстрей разгорелся. Отвар она приготовила заранее, но его приходилось разогревать, чтобы растворился мед. Мед скрывал вкус ивовой коры. Считалось, что кора опасна для плода, и Иннилис отказалась бы принимать отвар, если распробовала бы его, но ей необходимо сильное жаропонижающее и… да, щепотка мандрагоры. Ожидая, пока согреется напиток, Виндилис расхаживала от стены к стене.
Вернувшись к Иннилис, она нашла молодую женщину почти в обмороке.
– Вот, любимая, я здесь, я всегда, всегда с тобой, – шептала Виндилис, приподнимая ей голову и заставляя пить. Потом сама легла рядом, во влажную, пахнущую потом постель, обняла подругу и баюкала, пока та не уснула.
Масло в лампе почти выгорело, но подливать уже не было смысла – скоро появится прислуга и откроет окна. Отдохнуть опять не удастся. С тем же успехом она могла умыться и одеться. Горячей воды для ванны не осталось, но Виндилис не боялась и холодной.
Она прошла в смежную комнату, где Иннилис в счастливые времена проводила чуть ли не все свободное время. Бронзовое зеркало на стене отразило бледный свет и осветило серебряные тазики, расписные вазы, яркие ткани, статуэтки. В нише стояла еще одна фигурка Белисамы – когда на нее упал луч света, богиня словно ожила, выступила вперед во всем своем ужасающем величии.
Виндилис задохнулась. Она вдруг бросилась к нише, простерлась на полу.
– Иштар-Исида-Белисама, – молила жрица, – пощади ее. Возьми, кого пожелаешь, как пожелаешь, но ее пощади, и я не буду знать иных желаний, кроме служения тебе!
Еще в дороге Грациллоний пообещал своему конвою отпуск и пирушку по случаю возвращения. Несколько дней ушли на приготовления. Нужно было заказать зал в излюбленной таверне в Рыбьем Хвосте, доставить хозяину пару свиней, бочонок вина, какого тамошний хозяин у себя не держал, найти музыкантов, актеров и дополнительную прислугу, пригласить друзей-горожан. Пришлось подрастрясти общую казну, но никто об этом не жалел: город обеспечивал и свои войска, и легионеров всем необходимым, помимо скромного жалованья, которое выплачивалась в надежной монете. На этом настоял король, и купцы его поддержали – им выгодно, когда деньги не залеживаются в сундуках.
В назначенный день Админий вывел своих людей из казарм. Он не стал строить легионеров, и они прошли по улицам свободной толпой. Пирушку затеяли днем, чтобы смотреть выступления жонглеров, акробатов, танцоров, фокусников и ученых зверей при дневном свете. Погода стояла сумрачная, но сухая – большая удача, потому что смотреть представление на площади Шкиперского рынка приятнее, чем тесниться в душной таверне.
– Не Девятеро ли о нас позаботились? – пошутил Гаэнтий.
– Потише! – предостерег Будик. – Не шути над святынями. Ты же знаешь, их чары – только для страшных времен.
– Вот как? Богобоязненный христианин защищает языческие святыни? – поддел Кинан.
Будик вспыхнул как девушка.
– Нет, конечно, нет. Хотя их язычество внушает уважение. Королева Бодилис… и потом, ты ведь не хочешь обидеть наших товарищей?
– Я говорю на латыни, – огрызнулся Гаэнтий. – Ты не заметил?
– Здесь многие знают латынь, – вмешался Кинан. – Будик прав. Кончай.
Веселье скоро заставило всех забыть об этой перепалке. Когда начало темнеть и представление закончилось, все толпой повалили в таверну. Зазвенели кубки и тарелки, взвизгивали и хихикали женщины, все громче звучали голоса. Скоро послышались песни.
– Эх, хорошо дома, – по-исански пробормотал Админий. В одной руке он держал кубок, другой обнимал стан девицы Кебан.
Моряк Херун поднял бровь.
– Дома, говоришь? Мы от души рады вам, но разве ты не рвешься в свою Британию?
Админий передернул плечами.
– Бог знает, когда я туда вернусь, да и вернусь ли. Честно говоря, невелика потеря. Мне и здесь неплохо. Может, я тут и после отставки останусь.
– Хм… – Моряк огладил бороду. – Если ты всерьез, так тебе нужна бы жена. Хочешь, познакомлю со своей сестренкой?
– Не торопись, – рассмеялся Админий, крепче обнимая надувшуюся Кебан.
– Да нет, она еще совсем девчонка. Наши родители не дадут согласия, пока не узнают жениха как следует. Кроме того, девушек в Исе не выдают замуж против воли – не считая, конечно, весталок. Просто… порядочный парень, да со связями в Риме – это неплохо.
А рыбак Маэлох говорил своему приятелю Кинану:
– Выбирайся как-нибудь ко мне погостить. Домик у нас небольшой, но уютный, а моя Бета – всем кухаркам кухарка. Мои парни, да и я сам, не говоря уж о соседях, рады будут послушать про эту вашу поездку. Обещаю, что в горле у тебя не пересохнет!
– Спасибо, – отвечал солдат, – только раньше Совета Середины Зимы не выберусь. Центурион хочет, чтобы его сопровождал весь отряд.
Маэлох подобрался.
– Что, король ожидает неприятностей?
– Да нет, вроде ничего такого.
– Ну-ну. Пусть имеют в виду и нас, весь народ, и моряков в первую очередь. Мы пальцем не дадим тронуть нашего короля и маленькую королеву Дахилис.
Обычно суровое лицо Кинана осветила улыбка.
– И вы его полюбили, а?
– И не зря. Он вернул достоинство Ключу и навел порядок в Святой Семье. Он избавил нас от пиратов-скоттов и намерен всерьез заняться саксами. Он умеет найти общий язык с простыми людьми вроде меня и, по слухам, собирается завести суд, в который каждый сможет принести свои обиды, и… он сделал счастливой Дахилис – добрую маленькую Дахилис.
– Приятно слышать это. Но что до Совета, по-моему, легионеров он берет просто как почетную стражу, ну и чтобы приструнить оппозицию тоже.
– Ну да, даже у нас, под утесом слыхали, что Сорену Картаги из Дома Плотников не по нраву союз с Римом. А вот по мне, если собирается шторм – лишний якорь не помеха, – кулак Маэлоха обрушился на стол. Толстые доски прогнулись под ударом. – Хватит! Давай-ка выпьем!
Глава двадцать четвертая
В последнюю ночь перед солнцеворотом ветра не было, да и воздух казался не слишком холодным. Растущая луна просвечивала сквозь тонкие прозрачные облака, среди которых подмигивали редкие звезды. Мерцающий обсидиановой гладью океан медленно вздымался, словно вздыхая во сне. На затихших улицах отдаленно слышался плеск прибоя. Свет маяка казался издалека огоньком свечи.