Я вышла через полчаса, стеснялась ужасно.
— Шикарно выглядишь, Ада, — улыбается.
Вот кого я не чувствую, совершенно не чувствую. Зачем я ему нужна?! Для чего!? Он то рядом, то далеко. Я чувствую себя, как подруга, недостаточно близкая даже. Я ему нужна, кажется…
Долго гуляли по набережной, купили батон и кормили голубей. Когда батон кончился, долго искали убежища от надоедливых птиц — нас в прямом смысле слова атаковали. Володя затащил меня в первый попавшийся магазин, схватил бутыль Хереса и небольшой кусок сыра.
— У нас будет пир, Адуша.
"Адуша" — оставлю без комментариев… Надо ли упоминать, что я как бесчувственное, совершенно охеревшее бревно таскалась за ним и только восхищалась. Так и с Саввой было в свое время, и я заранее знаю, чем это все кончится. Володя еще ничего не знает, а я знаю… Моя кошачья натура уже дает знать себя.
На одной из скамеечек Володя откупорил вино.
— Пьем из горлышка, сыр ломаем — командует, и сам прикладывается к бутылке. Смачная струя хереса выливается изо рта.
— Какой кошмар, и на это мы потратились, а? Кошмар, не пей эту гадость.
Бутыль была отставлена в сторону.
Я кушала сыр и смотрела на море.
Володя подсел поближе и обнял.
— Зачем я тебе? — спросила я.
— Мне с тобой хорошо, — отвечает, — просто хорошо. Во мне обычно столько всего варится, а с тобой я пуст. Это очень приятно.
— Все понятно.
— Что понятно?
— Я нужна тебе, чтобы ты был пустым, — рассмеялась я.
— И не только, — обнимает сильнее, — я уже думал, что совсем потерян, что вся жизнь исчерпалась на чувства. А как увидел тебя мокрую и больную в кафе… Смешно вспомнить. Вошла и так на меня уставилась, как будто приведение увидела!
— Ну, почти так и было.
— Ну-ка, интересно, давай рассказывай.
Я покосилась на бутыль, потому что рассказывать свои сны на трезвую голову казалось невозможным.
— Ох, ты как. Да ты медиум, как я посмотрю, — улыбается.
— Ну, я только правду рассказала. Когда встречаешь человека из сна, при том, что температура только вчера упала, невольно выпучишься…
— Понимаю. Со мной такое в первый раз, чтобы я кого-то во сне спасал.
— Тем не менее… Володя… Только не смейся, хорошо?
— У тебя вид такой, что ты помирать собралась.
— Не собралась пока помирать. Просто… я тебя люблю… кажется.
— Вот мне последнее слово очень понравилось. "Кажется" ей. Перекрестись.
— Прости, не хотела тебя обидеть.
— Я понял. А как же муж?
— Его я тоже люблю.
— У тебя либо большое сердце, либо ты никого не любишь.
— Хватит философствовать. Ты бы только знал, как стыдно это все. Прихожу на работу, тут ты. Прихожу домой, там муж и перед ним очень и очень стыдно.
— Я это лучше тебя знаю. Только я этот этап быстро прошел. Не хочешь, мы просто помучаемся немного и разбежимся.
— Нет! Не хочу… разбегаться… Ты понимаешь, в чем причина… Чтобы тебя не видеть надо уволиться, а без группы мне уже и свет не мил… Мне нравится помогать вам, я чувствую себя очень важной, значительной.
Володя долго смотрит на меня, в глазах недоверие, очень много недоверия.
— Ты странная девушка, Ада. Черт с ними со всеми. Мне с тобой очень хорошо.
Мы еще долго сидели, обнявшись и глядя на море, ласкались друг к другу. Он не говорил, что любит меня, но я чувствовала, как ему хорошо. Больше моя душа ничего не требовала.
Я вспоминаю сейчас первые дни работы, мучительное желание прикоснуться, обнять и фатальная невозможность. Боль от этого не душевная, физическая. Любой взгляд в твою сторону, как молния, слово — гром небесный. Просто слушать, просто смотреть — все, что ты можешь. Тогда на набережной у меня закружилась голова от всех этих мыслей, тогда я решила ничего не упускать. Пусть это будет последний наш день вместе, черт с ним, это будет МОЙ день, рядом с ним. Один… за который я буду ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь, но моя душа будет напоена.
Я сама его поцеловала, закончилось все почти позорно, я чуть не потеряла сознание.
— Эй, Ада, ты чего? — Володя легко хлопал меня по щекам, — Придумала тоже, в обмороки падать. Думаешь, приятно с тобой обморочной целоваться?
— Наверное, неприятно.
— Что с тобой?
— Я просто не понимаю, со мной это происходит или нет?
— А по-моему ты просто на солнце перегрелась, горюшко ты мое. Идем, наших все равно нет никого, все к вечеру с моря приползут. Отдохнешь в прохладе.
Вот теперь Владимир прекрасно понимал, чем все это кончится, отсюда и упоминание о "наших" и "море".
И все этим и кончилось. Детали тут ни к чему, у нас стандартное для своего пола строение тела, а, по сему, ничего экстраординарного не случилось. Нам было просто хорошо друг с другом. И счастье мое было бы полным, если бы в конце он не назвал меня "сокровищем". Так меня называет ТОЛЬКО Савва.