Вокруг было так шумно, что песню, игравшую на фоне, почти не было слышно. Она вообще не слишком подходила этому месту. Всей его суете, жизни, бьющей через край.
Но Варя слышала слова. Шевелила губами им в такт, очерчивая каждую букву. Она сидела за большим столом у лестницы, окруженная подругами, и голые ветви мертвого дерева нависали над их головами. Подружки ее смеялись, рассказывали что-то друг другу, силясь перекричать какофонию голосов, хохот других посетителей.
А Варя подпевала:
Ноги явно прилипали к полу, когда она шла к барной стойке. А быть может, походка ее была неровной от двух порций Lager Ptica, которые она намеревалась повторить.
Она хотела казаться такой бунтаркой – его иноземка…
Это место, похожее одновременно на готичный сквот и чей-то бредовый сон, было темным и переполненным народом. Черты Вариного лица, искаженные грубыми тенями, казались резкими. И менялись по мере приближения к тускло сияющей доске меню у бармена над головой.
«Тебе явно достаточно, милая».
Лампочки с птичьими клетками вместо абажуров, подвешенные к потолочным балкам, давали слишком мало света. Да и его поглощали нарочито обшарпанные стены, расставленные вдоль них книжные стеллажи. Этот паб не был похож на паб. Он напоминал кладбище забытых вещей, портал в минувшие эпохи. С хаотично расставленными столами, кучей всякого хлама на полках, подоконниках и прямо на полу. Амфоры, музыкальные инструменты, пузатый маленький телевизор, нотные тетради, манекен с оленьим черепом вместо головы, ободранные обои и позолоченные буквы «BOTRÁNY SZEMÉREM DICSÓ», привинченные к старинному книжному стеллажу. Всю это композицию венчало раскинувшееся посреди зала дерево и перевернутая лестница, выдолбленная прямо в мансардном потолке.
Варя переминалась с ноги на ногу, сжимая в руке телефон. Она выглядела совсем потерянной – и не удивительно. В этом месте хотелось потеряться. А еще она казалась совсем захмелевшей. Это было заметно по тому, как девчонка сосредоточенно хмурила брови, беззвучно шепча слова песни, обволакивающей паб.
С обеих сторон ее обступали люди. Кто понаглее – пытались протиснуться к стойке, попутно задевая Варю локтями. Но не оборачиваясь, не извиняясь. Казалось, никто здесь ее просто не замечает. Ни подвыпившие коротко стриженные девицы, ни паренек с исколотым татуировками лицом. Даже бармен, успешно пропустивший мимо ушей ее затонувшую в общем гуле просьбу.
Но ее замечал Филипп.
Он тоже вслушивался в композицию, забавлялся ею, хотя слов совсем не знал. Он сидел на другом конце зала, глядя на Варвару сквозь голые ветви дерева. Лампочка беспорядочно мигала у него над головой, грозясь вот-вот погаснуть. Скоро к ней присоединятся и соседние.
Занятно, что в хаотичной мишуре всевозможной рухляди, галдеже и мельтешащих людей перебои в электричестве никто не замечал.
Варвара растерянно обернулась на подруг, но те тоже будто позабыли о ней. Она стояла у барной стойки совсем потерянная. И глаза ее в полумраке паба блестели, как панцири скарабеев.
«Красивые-красивые глаза».
Добившись от бармена новой порции пива, Варя неторопливо потягивала его, вернувшись к подружкам. Было видно, как усердно она пытается вникнуть в разговор. И насколько тщетно.
Филипп запомнил по именам каждую из них: Лиза, любительница Таро и дешевых благовоний, Рита, умница и отличница, крепко подсевшая на растворимый кофе, и Катя, маленькая кутежница, умеющая набиваться в друзья кому угодно в этой вселенной. Было забавно наблюдать за тем, как Варвара изо дня в день превращается в собирательный образ их всех. Осознанно или нет, копируя привычки и поведение то одной, то другой. И теряя, совсем теряя саму себя.
Но, казалось, его иноземка вообще любила теряться. Растворяться. В книжном магазине, библиотеке, своих подругах, этом пабе. Этом городе.
Филипп снова разглядывал ее лицо. Он мог бы заниматься этим бесконечно. Отслеживать каждую эмоцию, каждую тень. Варварины подружки его мало интересовали. Хотя и их лица были весьма любопытны. Лица вообще всех присутствующих здесь.
Разделавшись с напитками, Варина компания отправилась на улицу. Их веселая ночь подходила к концу, щедро одарив каждую неровной походкой, рассеянным взором и пьяным блеском в глазах.
Филипп незаметно выскользнул за ними из паба. Прислонился к стене, теряясь за высыпавшими покурить пареньками. Ему не нужно было прикладывать усилий, чтобы оставаться для всех невидимкой. Никакой волшбы, никакой маскировки. Крепко подвыпившие, разгоряченные веселыми историями и одурманенные совершенным чувством свободы и собственной молодостью, все стоящие здесь не обратили бы на него внимания, даже если б он содрал с себя кожу прямо посреди улицы.