Дед людей путал в переходе метро, между красной веткой и Кольцевой. Дениса отогрел, напоил травяным чаем и домой к матери отправил, снова ни слова против не сказав. Взял только с Дениса обещание, что тот ему письма писать станет. Ну, Денис и писал. Года три старался, пока в среднюю школу не пошел. А там завертелось, закрутилось, забылось. Связь с дедушкой-лешим стала его тяготить: в школе Денискину любовь к сказкам не принимали, одноклассники из детских шалостей выросли и Дениса все больше сторонились. Дразнилки разные придумывали: «Денис-дурак, на печи катается, как Емеля», «Где твоя щука, дурачок?», «Куда Серого Волка дел, царевич?»
В итоге письма только дед исправно присылал, а Денис их даже читать боялся, так на душе скребло, что обещание свое не выполняет.
Теперь он ехал по Кольцевой, готовясь проехать целый круг и вернуться на Комсомольскую, лишь бы посильнее оттянуть момент встречи с дедом. Как перед ним за нарушенное слово объясниться, он все еще не придумал. Дед с детства предупреждал, что слова и в Нави, и в Яви большое значение имеют, и будь ты хоть чудище лесное, хоть человек смертный, данное слово надо держать.
– Иначе какой же им вес, обещаниям, если их не соблюдаешь? – говаривал дед. – Да, Дениска?
Маленький Денис послушно кивал, считая деда самым мудрым на свете. Чудаковатым, пожалуй, но мудрым.
А потом Денис вырос и про наговор дедов забыл…
– Кольцевая, Кольцевая, – замяукал Баюн на плече у поникшего Дениса. – Двери влево, двери вправо.
– Ты опять все перепутал! – едва слышно возмутился Денис, выныривая из своих угрюмых мыслей. – Это же Твардовский. «Переправа, переправа, берег левый, берег правый».
Баюн жмурился, слушая Денискины причитания.
– А дальше как? – с интересом потянулся кот, обмахивая хвостом волосы на затылке Дениса. Тот вздохнул и послушно продолжил:
– «Снег шершавый, кромка льда. Кому память, кому слава, кому темная вода».
Кот согласно закивал:
– Не зря тебя дед умницей величает. Хорошо у людей учишься, молодец.
Денис опустил глаза, пряча их от своего отражения в мутном стекле. Он действительно хорошо учился, на интеллект жаловаться не приходилось. Только сверстники в большинстве своем его все равно чудиком считали, и тут уж никакие хорошие оценки не помогали, а похвала учителей еще больше загоняла его в изгои. В мире людей умники становятся царевичами класса далеко не всегда, да и терпение и труд не так уж часто все перетирают. Дураки, впрочем, тоже за смекалку нечасто царевен в жены внезапно получают да полцарства в придачу.
Сколько бы Денис ни старался, приложенные в школе усилия приводили его на городские олимпиады и в кружки особо одаренных, но никак не в шумную компанию ровесников. Только выпустившись из школы, он смог найти себе друзей по скромным интересам: поступил на мехмат, обосновался рядом с сокурсниками, такими же чудаковатыми, как и он сам. В университете Денис обрел уверенность, что ему позволено быть немного странным, немного не таким, как большинство сверстников. Вот бы еще с девчонкой какой познакомиться хорошенькой… Любви в Денисе таилось много – девать ее было некуда.
Мать холодная, на то она и мавка: любви сторонится после отца, который Дениса видеть не захотел и свалил куда-то. Дед Денису говорил, что в болотах его отец сгинул. «И поделом», – говаривал дед, а Денис тогда все за чистую монету принимал и верил. «Поделом», – повторял он. Может, оттого Денис и друзей найти не мог прежде – думал, будто не нужен никому с такой родней. Только дед в нем души не чаял (если у леших вообще есть душа). Но и деда Денис в итоге сам бросил…
– Станция «Октябрьская», переход на Калужско-Рижскую линию, – объявил диктор, и Денис двинулся в глубь вагона, чтобы не мешать пассажирам.
– А что ж ты с дедом-то видеться перестал? – задал вопрос Баюн, и по его мурлыкающему тону стало понятно, что кот не праздного любопытства ради пытает. Денис стиснул зубы и отвечать не стал. Сел на освободившееся место между женщиной с большой клетчатой сумкой и подростком лет пятнадцати в классных кедах. «Найки», эх. Денису такие светят только после трех стипендий, и то если продолжит учиться на одни пятерки. – Или обижаешься на него?
Баюн сполз с плеча на колени Дениса, чуть увеличился в размерах и устроился у него в кольце рук. Смотрел теперь снизу вверх огромными желтыми глазами и даже не моргал. Денису стало не по себе, и он поднял голову – пялиться на окружающих было легче.
– Да не обижаюсь я, – буркнул он спустя несколько мгновений, когда молчание стало давить почти осязаемо. – Времени не было, а еще я маленьким был. Мать не разрешала по метро кататься в одиночестве, а сама к деду не ездила, вот и все.