— А как вам нравится крохотная разборная рентгеноустановка для просвечивания легких сплавов? Всего полграмма редкоземельного элемента, а работает без зарядки год.
Их беседу неожиданно прервала Нелли. Остановившись на углу у площади и подождав всех, она объявила:
— Ну, мы почти дома. Лешку доведем сами.
Нелли строго посмотрела на Куприянова.
Они распрощались. У ворот Юрасовых Нелли с сожалением шепнула подруге:
— Мировой парень! Но у него жена и сын лет шестнадцати…
ПИСЬМО САШЕ
Вот не знаешь человека, и все, касающееся его, проходит вроде бы стороной, не задевая твоего сознания. Но появилась заинтересованность этим человеком, и теперь, словно специально для тебя, говорят о нем, и ты узнаёшь какие-то подробности, относящиеся к нему, на которые прежде не обратил бы ровно никакого внимания, а сейчас, будто локатор, настроенный на определенную волну.
Как-то за обедом отец сказал, что в городе хвалят главного врача больницы, а Севка добавил, что сын этого Куприянова — Володька — мировой волейболист.
Математик Архип Фомич вдруг заявил в учительской, что доктор Куприянов талантлив. А в пятиморской газете среди фотографий кандидатов в депутаты горсовета Леокадия увидела Куприянова и статью о нем.
Узнать его на фотографии было почти невозможно. Статья же, написанная шаблонными фразами, представляла его в ореоле медицинского подвижничества, и ей немного неловко было читать такое о несомненно скромном Алексее Михайловиче. Зато Леокадия узнала из статьи, что он окончил Ростовский мединститут двенадцать лет назад, работал в тяжелых условиях на Крайнем Севере, что он — автор ряда статей по рентгенологии.
Уже прошли две недели нового года, а Леокадия все была в каком-то странном состоянии встревоженной радости, вызванной новогодней ночью.
Но когда вспомнила о последней фразе Нельки, она мрачнела, замыкалась, сердилась на себя, что слишком много думает о Куприянове, и Генирозов с подчеркнутой озабоченностью справлялся о ее здоровье.
Во второй половине января забежала попрощаться Нелли. Ворвалась под вечер: душистая, свежая, возбужденная предстоящей встречей со своим Саньчиком. Он, оказывается, так и не смог приехать, и она с детьми отправлялась к нему. Взахлеб начала говорить о детях, о плане устройства вечеров музыки и литературы в их военном городке, о том, как отчитает какую-то «мичманскую Лидку», которая все скулит, что ей трудно живется.
В общем, видно было, что она уже не здесь, в Пятиморске, а там, в кругу своих хлопот, интересов, и визит к Леокадии — последняя дань юношеской дружбе.
Вдруг, словно спохватившись, что она опять слишком много говорит о своих делах и заботах, Нелли пытливо посмотрела на притихшую Леокадию, строго потребовала:
— Выкинь из головы! Слышишь?
Леокадия, удивившись проницательности Нелли, заставила себя почти спокойным голосом сказать:
— Ну что ты придумала!
Когда же Нелли, измазав ей щеки, лоб, веки помадой, ушла, пообещав писать, Леокадия долго не зажигала свет и все стояла у окна, смотрела на заснеженную пустыню моря, на серые облака. Пыталась представить себе Куприянова сейчас в кругу семьи и не могла. И все казалось ей безрадостным. Она сделала попытку возвратить себе привычную ироничность: «Подумать только — расфантазировалась! Ты что — визгливая психопатка, орущая в театре на премьере модного тенора?.. Прекрати!»
Но ничто не прекращалось, и она, помимо своей воли, продолжала думать о Куприянове и с отчаянием признавалась себе, что не может не думать. «Ну пусть, ну пусть, — успокаивала она себя. — В конце концов об этом никто даже не догадывается. И все пройдет само собой. Может быть, только Саше написать?»
Письмо к Саше Леокадия начала с дел интернатских.
«Недавно был у нас в гостях учитель из Индии. Мы разговорились. «Знаете, — сказал он, — мне снова захотелось стать ребенком, но родиться в Советском Союзе…» Конечно, лестно, но не следует самообольщаться. Задач нерешенных — уйма. Мы, кажется, страшно «заорганизовали» ребят, порой превращаем их жизнь в бездумный конвейер: дела, обязанности, дела. А надо разумно сочетать свободу с необходимостью.
Подчас мы проявляем пусть тонкий, но все же интеллектуальный деспотизм: «Делай так, потому что Я этого требую». И они говорят: «Разве вас переспоришь? Вы все равно будете правы». А ведь, наверно, следует уметь пересмотреть свое решение, признать неправоту, остаться «переспоренной». Мы знаем, к чему приводит авторитет, не терпящий возражений, не расположенный к терпеливости.