Ощущение у нее было такое, будто ее изгнали из зала: было и стыдно, и обидно, и что-то оскорбительное мерещилось ей. Зачем она пошла? Зачем вообще думает об этом человеке?
Рядом, сейчас, не задевая ее, жил город. Сновали автобусы, многоэтажные корпуса домов были заполнены чужими жизнями, и где-то его квартира, его, чужая для нее, жизнь.
«Есть ли вообще на свете то великое чувство, о котором писали в сотнях романов, из-за которого ехала в Сибирь Волконская, принимала муки Аксинья? — думала Леокадия. — Или теперь это всё величают «обветшалой романтикой века колымаг»? Неправда, есть!» Она никогда не искала мимолетных знакомств, бездумности, случая, но верила тайно, что и к ней придет настоящее.
Розовели клубы туч на зеленоватом небе. Промчался трамвай, выбивая из-под рельсов белые лепестки акации. На перилах высокого гостиничного балкона отдыхали чайки.
Вдали штормило море. Ветер доносил усталое ворчание грома.
Леокадия повернула к морю. Чем ближе подходила она к нему, тем громче становился прибой, теперь уже похожий на пушечную канонаду.
У самого берега Леокадия остановилась. Волны выгибали серые крутые спины, и с них стремительно скатывалась пена. У самого основания набережной какая-то глубинная сила выталкивала высоко вверх белые гейзеры, и ветер стеною нес к земле пенное кружево, и брызги повисали в воздухе.
Подставляя им лицо, Лешка радовалась каждому новому взлету бушующей лохматой стены. Сила моря словно бы входила в Лешку, передавалась ей.
Нет, не минет и ее большое чувство, и она встретит его незагрязненным сердцем.
Успокоенная, Леокадия отправилась в интернат. В канаве у школьного забора, свернувшись, лежал шланг. «Как убитая змея», — подумала Лешка. Оглянулась — никто не видит? — и, перемахнув через невысокий забор, чинно пошла двором.
За поворотом корпуса Рындин и Валерик тянули куда-то провода, а Виктор Нагибов показывал им, как это лучше делать.
Валерик подбежал к Юрасовой. Упругие щеки его измазаны чем-то черным.
— Леокадия Алексеевна, а я утюг починил!
— Давай работай! — недовольно крикнул Рындин. — Хвастать потом будешь.
Леокадия весело поздоровалась с Нагибовым. Молодец, сумел приблизить к себе Рындина. Недели две тому назад у них состоялся вполне «мужской разговор».
Виктор потом рассказывал о нем Юрасовой. Разговор начался в механической мастерской. Все ушли, а Рындина Виктор задержал.
— Я хотел бы с тобой начистоту…
Рындин насторожился, подозревая подвох, но Виктор Николаевич ему очень пришелся по душе, и он решил выслушать его.
Нагибов рассказал о бегстве из дому, бродяжничестве, шайке Валета, колонии, о том, как пришел с повинной к прокурору. А потом, как взяли его, Нагибова, на поруки. Только, конечно, не рассказал, какую огромную роль в его жизни сыграла Лешка.
Рындин во все глаза глядел на Виктора Николаевича. Так вот, значит, как трудно приходилось и ему. А ведь стал человеком, и каким!
— Поверь мне, друг, — как взрослому, говорил Нагибов, — тебе уже сейчас надо готовиться к дальнему пути. Ты кем хочешь стать?
— Капитаном на теплоходе, — едва слышно ответил Рындин, видно с трудом сделав это признание. — Да только разве у меня получится?.. Я в трусах, а не в рубашке родился, — с горечью сказал он…
— А я тебе говорю: получится. Вот немного потеплеет, и будем вместе на море ходить. А пока давай соорудим модель подводной лодки!
— Давайте, — сам не веря своему счастью, выдохнул Рындин.
— Ты, когда захочешь, приходи ко мне домой. У меня есть инструмент… Я живу на Береговой. Знаешь, где эта улица?
— Знаю…
— Береговая, три. Приходи в эту субботу, часов в шесть.
Рындин с готовностью пообещал:
— Приду.
Леокадия, узнав об этом уговоре, подумала: «Надо в школу пригласить Сергея Долганова». Сергей уже несколько лет нес штурманскую службу на теплоходе «Дунай», а семья его жила в одном дворе с Юрасовыми, даже в одном подъезде.
В коридорах интерната — обычная кутерьма: какой-то свистун дул что есть силы в полый ключ, другой бежал коридором и, азартно пришлепывая подметкой, приговаривал:
— Рупь двадцать.
Еще шлепок. И опять:
— Рупь двадцать.
«Не ошиблась я в Викторе», — думает Леокадия.
Как-то у них в интернате был вечер учителей, пришли в гости Валентина Ивановна, Стась, Нагибов с женой — милой, скромной женщиной, очень понравившейся Леокадии. Танцуя с Виктором, Лешка впервые за все время спросила его:
— Ты счастлив, Витя?