Он засвистел еще резче, еще ожесточеннее, свернул с дороги к «Шанхаю» — окраинному поселку, беспорядочно застроенному небольшими домишками.
Вымыв голову, Лешка распушила «по-русалочьи» волосы и ходила из комнаты в комнату, чему-то улыбаясь и придумывая себе занятия.
Она решила скроить юбку неимоверного клеша из синего в белый горошек ситца. Пятиморские модницы по примеру Москвы готовили в клубе «ситцевый бал». Юбка получилась такая, что даже, до отказа разведя руками, невозможно было бы растянуть ее во всю ширину.
Лешка кроила в столовой. Все здесь с детства знакомо ей и дорого. Над диваном с полкой, уставленной безделушками, — вышитый мамой портрет Горького, рядом фотография молодого моряка — двоюродного брата Лешки, погибшего в Отечественную войну на Малой земле. Над письменным столом отца — картина. За синей печкой крестьянской избы стоит юный партизан, сжав в руке красную гранату. В хату вошли фрицы… И надпись в правом углу картины: «Командиру партизанского отряда Алексею Павловичу Юрасову от учеников Пятиморской средней школы к сорокалетию советской власти».
«Как бы папка отнесся, — неожиданно подумала Лешка, — если бы я пригласила в гости… Шеремета?»
Она громко расхохоталась, и родители в соседней комнате удивленно переглянулись.
Нет, правда, Шеремет не такой уж плохой. Может, многое даже напускает на себя. Но почему он грубый, озлобленный? Есть у него мать, сестры? Как трудно он улыбнулся, будто первый раз в жизни. Может быть, он перенес много тяжелого…
Лешка оставила кройку, взобралась с ногами на подоконник и, поджав колени к подбородку, задумалась.
На следующий день море было безмятежно-спокойным, блаженно потягивалось на припеке, вкрадчиво мурлыкало.
Перед заходом солнца Лешка решила поплыть к маяку. Он походил на белую, окруженную хороводом топольков башню с выступающими из стен полубаркасами. В нижней пристройке к маяку жил сторож Платоныч, очень любивший, когда Лешка приплывала к нему. Он старался угостить ее ухой, припахивающей дымком, развлекал немудрящими побасками.
Лешка спрятала платье в кустах, за плотиной, в полосатом купальнике бросилась в море.
Над шлюзами, казалось, пошел красный дождь, солнце исчезло, и темнота стала подниматься из моря. Лешка легла на спину.
Насмешницы звезды подмаргивали с высокого неба, сонливо дышало море.
Вдруг рядом раздался всплеск, и знакомый голос произнес:
— Леокадии Алексеевне бьем челом о воду!..
Откуда здесь Шеремет? Только его не хватало! Лешка хотела ответить поязвительнее, но сдержала себя.
— Как жизнь? — спросила она совершенно светским тоном, ничуть не выказывая удивления, словно встретились они в городском парке.
— Развивается, — в тон ей ответил Шеремет. — Куда держим путь, если это не военная тайна?
— К маяку, — неохотно ответила Лешка и саженками устремилась к мысу.
— Поплыли! — сказал Шеремет, как будто у него спрашивали согласия и он его дал.
Маяк притягивал зеленым зрачком.
Когда вылезли на берег и оглянулись на город, он показался Лешке яркой ниткой жемчуга, сложенной в несколько рядов. Она не удержалась и сказала об этом.
— А вон зарницы, — тихо ответил Шеремет, глядя на то вспыхивающие, то затухающие огни сварок.
На дальней барже залаял пес. На мгновение показалось — где-то притаился хутор.
Сторож Платоныч, видно, уже спал, и Лешка даже порадовалась этому.
Шеремет ей нравился все больше. При свете луны темные глаза его стали огромными.
И он подумал, что бесстрашная девчонка, пожалуй, лучше других, хотя все они…
По-своему истолковав ее заинтересованный взгляд, распространяя и на нее свое полное пренебрежение к женщинам, только и думающим, как бы кого-нибудь «завлечь», Виктор взял ее руку выше кисти и притянул к себе.
Лешка задохнулась от возмущения, вырвала руку.
— Человек называется! — сказала она со слезами обиды в голосе и, подбежав к дамбе, бросилась в воду.
ВЕЧЕРНИЙ РАЗГОВОР
Уже много суток льет дождь, и Пятиморск утопает в свирепой грязи. На городских дорогах она жидкая, глубокая, в котлованах, балках — липкая, вязкая. Она забивает наглухо трубы, которые волочит по земле трактор, яростно стаскивает сапоги с ног, зло въедается в тело и самую душу. Чтобы дойти до столовой, надо пересечь озеро грязи. Вечером, возвращаясь домой, шлепать в кромешной тьме, с трудом вытаскивая ноги.