Григорий Захарович начал вручать значки «Отличный строитель». К столу подошел Потап Лобунец в серой куртке из чертовой кожи, потом Аллочка Звонарева в очках с новой, еще более широкой оправой.
— Бетонщица Леокадия Юрасова, — вызвал Альзин.
Лешка оглянулась: кого это? И вдруг до нее дошло — да ее ж. Нет, не может быть! Какой она отличный строитель? Лешка оставалась на месте, будто прилипла к креслу.
Вера зашептала возбужденно:
— Иди!
Но Лешка решительно сдвинула брови:
— Не пойду, есть лучше меня!
Вера не на шутку рассердилась:
— Иди сейчас же! — и вытолкнула подругу в проход между кресел.
Лешка идет как во сне. Путь до сцены кажется ей бесконечным, накрахмаленная ситцевая юбка-клеш, не дождавшаяся «ситцевого бала», — неуместной, глупой выдумкой. Знала бы — надела шерстяное платье.
Григорий Захарович протягивает значок и грамоту, хитро улыбаясь черными живыми глазами, тихо говорит:
— Так держать!
Начался бал. В одном углу фойе на избушке с курьими ножками надпись: «Веселая парикмахерская». Висят гигантские ножницы и гребешок — это все выдумки Иржанова. Над прилавком вывеска: «Ювелирметзлатутильторг». Здесь за исполненную песенку выдают соску.
На колоннах зала вирши:
А рядом:
И еще:
Вот где Анжеле благодать! Стоп, стоп, а это что?
Лешка и не ждала — хохотала от души. Прижав к груди трубочку грамоты, танцевала с Лобунцом танго, по-матросски, немного раскачиваясь, не доставая головой Потапу даже до подбородка, примечая, кто с кем в паре, кто как одет. У Нади Свирь — черный костюм строгого покроя. Ей такой идет. В таком делегатки ходят — представительно. А Зинка напялила оранжевое платье с фиолетовой вставкой, навесила на себя бусы, клипсы, продела сквозь черные волосы нелепую красную тряпочку.
Вот Анжела — красивая. Но все время помнит об этом: то и дело встряхивает головой, покусывает губы, чтобы вызвать на щеке ямочку.
А лучше всех Вера. Она в сиреневом шифоновом платье, пухлая рука ее лежит на узком плече Иржанова.
Лешка фыркнула: «Отрада жизни!» Потап посмотрел на нее сверху вниз, но, кроме пробора и двух черных бантов, ничего не увидел. Поди пойми, почему вдруг фыркают эти девицы!
Начали новый танец. Анатолий, подхватив Анжелу, закружился.
Вера одиноко стоит у колонны, делает вид, что ей безразлично, с кем танцует Иржанов, но Лешка-то видит, как она переживает, и подскакивает к подруге:
— Пошли, дева!
Вера думает: «Говорят, ревность — пережиток. Но как действительно Анжела противно смеется!..»
Бутылку шампанского выиграл Панарин. Таскал ее под мышкой, не зная куда девать: не то на вешалку сдать, не то в общежитие нести.
Оркестр заиграл танго.
— Дамы приглашают кавалеров!
Лешка подошла к Шеремету. Спросила, глядя с вызовом:
— Разрешите?
Виктор, вспыхнув от неожиданности, протянул руку к Лешке.
Вера, увидев это, поджала губу — невзлюбила хулиганистого парня. Шеремет танцевал старательно, но неумело.
Зинка крикнула ему издали:
— Попался, лабух!
Почти все лица в улыбке хорошеют, а вот Зинка улыбнулась, и, удивительное дело, лицо ее не стало симпатичнее. Может быть, потому, что губы намазала фиолетовой помадой.
Шеремет грозно сверкнул в ее сторону глазами.
Бал закончился глубокой ночью. Ярко светила луна — обходила дозором город от моря к степи, строго посматривала, что успели сделать люди за день.
Виктор Шеремет не решался взять Лешку под руку.
— О чем ты думаешь? — спрашивает она Виктора, замедляя шаг и отставая от Веры и Анатолия.
Шеремет мнется, но честно говорит:
— Думаю: для чего живет человек?
Лешка смотрит удивленно.
— Так ясно же — для счастья! — произносит она убежденно.
И неожиданно вспоминает: позавчера ей приснился Шеремет. Будто едут они на велосипеде. Лешка сидит на раме, и щека Виктора прикасается к ее щеке. Пригрезится же такое!.. Хотя, может быть, потому и приснилось, что накануне переписала стихотворение Николая Асеева «Счастье», даже выучила его. И Лешка читает вслух: