Комнату обогревал мангал. На длинных скамьях, за грубо обтесанными столами едва умещались все желающие учиться. Доску сделали из коричневого линолеума.
И все же это был настоящий класс, где они часами списывали с доски схемы, формулы, где отвечали и спрашивали.
Вот клюнул носом Потап, но спохватился, виновато поморгал глазами, снова уставился на доску. Вот пытается подсказать Анжела Саблина, но тут же ее уличают.
Первой в журнале курсантов записана Аркушина, последней — Юрасова. Между ними — Звонарева, Панарин, Свирь — всего тридцать семь человек. Анатолий Иржанов, поступивший, как он уверял, из-за Веры, больше двух недель не выдержал, бросил курсы, решив, что они не для него, потому что «всю жизнь дышать химическими отходами он не собирается».
Преподаватели — свои инженеры: Валентина Ивановна Чаругина и темноглазый, с буйной шевелюрой, густыми черными бровями холостяк Андрей Дмитриевич Мигун — объект тайной влюбленности по крайней мере двадцати девчонок.
Если Андрей Дмитриевич, глядя своими ласковыми глазами, говорил с плохо дающейся ему строгостью: «Вы слабо разбираетесь в коммуникациях и арматуре… Пойдемте в цех», — то почти все девчата старались стоять в цехе поближе к учителю, на лету схватывать каждое его слово, почаще обращаться с вопросами: «Андрей Дмитриевич, а вот это что за штука? Андрей Дмитриевич…»
В таких случаях Мигун со строгостью человека, неуверенного в своих педагогических способностях и поэтому особенно придирчивого и недоступного, говорил:
— Какая же это «штука», товарищи курсанты, если это вваренный штуцер?
И девчонки с особой почтительностью глядели на симпатичнейший вваренный штуцер.
О своей учительнице — Валентине Ивановне курсанты знали, что она член партийного бюро, что муж ее тоже инженер, что у них двое маленьких детей и что она пять лет тому назад окончила с отличием Харьковский политехнический институт.
Валентина Ивановна чем-то располагала к доверчивости — скорее всего улыбкой, какая бывает только у хороших, честных людей.
Есть такие неброские, «обыкновенные» лица. Они не врезаются в память с первого взгляда, но чем лучше узнаешь человека, его духовный мир, тем привлекательнее, красивее кажется его лицо, и уже милы эти едва заметные темные волоски над верхней губой, синяя жилка у виска.
Как бы там ни было, девчата считали свою Валентину Ивановну красивой и — кто знает, — быть может, не ошибались.
Зима выдалась щедрая, укутала снегом степь, море, лес на дальнем берегу реки. Задумчиво белеют стволы тополей, старая ива протянула над белым оврагом жемчужную сетку ветвей, похожих на струи замерзшего дождя, нахохлившись, сидят снегири.
Лешка и Вера на лыжах вырвались из леса, промчались балкой и выскочили на снежную целину.
Занималась заря. Степь становилась то розовой, то желтой. В небе громоздились синие торосы, источали холод. Уходили вдаль, к комбинату, снежные копны.
— Аркуша-гаркуша, подтянуться! — кричит Лешка.
Из-под синей вязаной шапочки Веры выбиваются заиндевевшие пряди.
Лешка похожа на хлопца: в ушанке, ватных брюках, заправленных в сапоги, в синей, туго перепоясанной стеганке, с тетрадями, засунутыми за борт.
Вера ни за что не хотела идти на эту прогулку, думала понежиться в постели лишний часок, но Лешка мертвого поднимет.
Вот она остановилась, подождала, когда приблизится Вера, и вдруг напала на нее, начала натирать ей снегом щеки, приговаривая:
— Не хотела, соня, не хотела? Плохо? Скажешь, плохо?
Вера визжала, отбивалась, схватив горсть снега, тоже совала его Лешке за шиворот. Утихомирившись, они продолжали путь. Лешка посмотрела на часы:
— В столовой успеем позавтракать? Ты технологию учила?
— Немножко, вчера перед сном…
— А я сегодня утром просыпаюсь, — зачастила Лешка, — и думаю: «Почему у меня такое хорошее настроение? Ну почему?» И вспомнила: Святителя-то выгоняют!
Комсомольцы потребовали от управления треста заинтересоваться Лясько — и добились своего.
— Ты знаешь, — ораторствовала Лешка, — чем скорее искореним нечисть, тем скорее к коммунизму придем. Ненавижу хапуг! Это мои личные враги!
На заводском дворе, возле продовольственного ларька, повстречали Анжелу. Закутанная в серый шерстяной платок, она уплетала… мороженое.
— Чудеса! Все лето мороженого не было, а сейчас из области самолетом привезли, — сообщила Анжела. — Веселись, душа!
— Гримасы торговли, — согласилась Лешка и побежала добывать мороженое. Тут уж не до завтрака!