ДОКТОР (мягко): Скоро все кончится, Джули, потерпите немножко. Мы не можем больше давать обезболивающих, потому что вам надо тужиться.
ДЖУЛИ (истерически визжит): Я не могу! Я не могу! Пожалуйста, не надо! Я не могу дышать! Я не могу дышать!
ДОКТОР (с серьезным лицом): Сестра, дайте ей кислород!
СТАРШАЯ СЕСТРА бежит за маской и прикладывает к лицу Джули. Джон держит ее за руку и нежно улыбается. Джули начинает успокаиваться.
ДОКТОР: Хорошо, Джули. Сделайте несколько глубоких вдохов, а потом я хочу, чтобы вы еще раз потужились изо всех сил. Расслабьтесь, скоро все кончится. Ну что, готовы? Раз, два, три – тужьтесь!
НАЕЗД:
Джулино лицо, искаженное от боли.
ДЖУЛИ (издавая первобытные вопли): Ыыыыы! Гг-гыыыы! Гкхыыыыы! (Джону.) Ты (бип бип бип)! Какого (бип) ты тут лыбишься как (бип бип)! Гыыыыы!
НАЕЗД:
Джон продолжает улыбаться, но уже без прежнего энтузиазма; похоже, еще немного – и он упадет в обморок.
ДОКТОР: Хорошо, вижу головку! Тужимся, тужимся! Это... девочка!
НАЕЗД:
Хлюпающая носом Джули
ЗАТЕМНЕНИЕ ДЛЯ РЕКЛАМНОЙ ПАУЗЫ.
Логотип и заставка шоу.
КОРИДОР РОДИЛЬНОГО ОТДЕЛЕНИЯ.
Несколько десятков человек ходят взад-вперед по коридору; Джулина мама – ухоженная, хорошо одетая женщина пятидесяти с чем-то лет – говорит в камеру.
ДЖУЛИНА МАМА: Это у меня седьмой внук, представляете? Семь – это мое счастливое число. Когда я иду в Лас-Вегас, я всегда ставлю на семь черное, хотя черное в данном случае ни при чем, важно, что семь.
СМЕНА КАДРА:
БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА, ЧАС СПУСТЯ.
Джули лежит в кровати и болтает с кем-то из родни, снова похожая на обычную себя. Волосы уложены, пижама в цветочек, лицо тщательно накрашено. Открывается дверь, входит БЕРЕМЕННАЯ ПОДРУГА Джули, на вид никак не больше двадцати семи, хотя блеск для губ не помешал бы. Она подходит к кровати и целует Джули в щеку.
БЕРЕМЕННАЯ ПОДРУГА: Здравствуй, мамочка!.. Ты мне все должна рассказать. Это было ужасно?
ДЖУЛИ (улыбаясь): Да нет, ничего особенно страшного не было.
Она наклоняется поближе к подруге и что-то шепчет.
БЕРЕМЕННАЯ ПОДРУГА (громко): Ты накакала на родильный стол?!
СМЕНА КАДРА:
КОРИДОР РОДИЛЬНОГО ОТДЕЛЕНИЯ.
Джон стоит в коридоре, во рту у него розовая жевачка в форме сигары. Говорит в камеру.
ДЖОН (все так же улыбаясь): Да, было немного страшно. Столько крови и всякого такого, сами понимаете. Но главное, что с моими девочками все в порядке, и я уже влюбился в свою малышку.
ЗАТЕМНЕНИЕ ДЛЯ РЕКЛАМНОЙ ПАУЗЫ.
Логотип и заставка шоу.
ГОСТИНАЯ В ДОМЕ СЕМЬИ МАРКУС, НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СПУСТЯ.
Джули и Джон, опять идеальная пара, сидят на диванчике, держа на руках ЛИЛИ – ребенка, завернутого в одеяльце.
Внизу экрана появляется надпись: ЛИЛИ МИШЕЛЬ МАРКУС, три килограмма триста шестьдесят граммов.
ДЖУЛИ (не отрывая взгляда от Лили): Мы прекрасно себя чувствуем. Лили – настоящий маленький ангел, и Джон с ней такой милый. Я уже забыла, что когда-то мы жили без нее.
ДЖОН (улыбаясь): Я так люблю моих девочек. (Целует Джули, потом Лили.)
ДЖУЛИ (нежно глядя на Джона): Это был самый потрясающий опыт в нашей жизни. И я готова сделать это еще раз!
ЗАТЕМНЕНИЕ.
ТИТРЫ.
Загорается свет, и в комнате звенит нездоровая тишина. Думаю, никто из присутствующих не может припомнить, существуют ли правила поведения для таких ситуаций. Надо хлопать? Или быстро выбегать из комнаты? Лично я в полном ужасе. В тот день, в больнице, я ей сказала столько всего хорошего, а они из всего этого выбрали только про какашки!
Представляю, в каком состоянии Джули. Вот теперь-то, наверное, жалеет, что сначала сама не посмотрела.
Несколько человек все-таки решаются на вежливые аплодисменты, а я встаю и ищу глазами Джули. Ее нигде не видно, но в дальнем конце комнаты я вижу мать Джули и мать Джона в окружении другой родни.
– Добрый вечер, – мрачно говорю я – Куда она подевалась?
Ее мама смотрит на меня и печально качает головой:
– Она пошла в комнату Лили. Сказала, что ни с кем не хочет разговаривать. Но тебе, может, стоит попробовать. Она тебя слушает.
Да ну!
Я поднимаюсь наверх и останавливаюсь перед комнатой, которая когда-то была гостевой спальней. У меня об этой комнате самые нежные воспоминания. Между прочим, здесь произошла моя помолвка. Мы с Эндрю зверски разругались, и я три дня жила у Джули. Я на него ужасно злилась, потому что он до сих пор не сделал мне предложения, а я только что узнала, что самая страшненькая девчонка из нашего колледжа недавно помолвилась со своим бой-френдом, с которым она встречалась на целых полгода меньше, чем я с Эндрю. Никогда в жизни я так не рыдала. Эми Вайнштейн! Она может играть тролля из Средиземъя, и гримировать не надо! На недоделанной Эми-блин-Вайштейн кто-то хочет жениться, а ты на мне, значит, не хочешь? Бедный Эндрю. Он уже неделю как купил кольцо и на днях должен был забрать его от ювелира, а теперь я испортила сюрприз, потому что ему пришлось мне все рассказать, иначе я ни за что не вернулась бы к нему. Думаю, я единственная женщина в мире, которой будущий муж, делая предложение, сразу же сообщил, что еще немного – и он бы передумал.
Я стучу в дверь спальни, и мне отвечает странный женский голос:
– Извините, но ребенок спит.
А это у нас, наверное, Глэдис. Интересно, участие в скандальных историях для первой полосы – это дополнительная услуга или входит в триста пятьдесят?
– Джули, я знаю, что ты там. Это я. Давай, открывай.
Дверь открывается, на пороге стоит надутая Джули. Комната уже ничем не напоминает гостевую спальню, которую я знала. Теперь это царство розового, повсюду валяются разнообразные детские штучки, и я вижу здоровенную негритянку, сидящую в кресле-качалке с Лили на руках.
– Заходи и закрывай дверь, – говорит мне Джули; я молча выполняю.
– Лара, это Глэдис. Глэдис, Лара. – Я машу Глэдис рукой, она мрачно отвечает.
– С тобой все в порядке? – спрашиваю я. Джули заливается краской:
– Это ужасно. Клянусь Богом, я некоторых вещей вообще не помню. Я просто не верю, что могла такое сказать Джону, – говорит она, тряся головой и пряча лицо в руках. – То, что я говорила в конце, – это чистая правда, я действительно запомнила роды как что-то восхитительное и невероятное. Но я не помню этот день целиком. И я совершенно не помню, как говорила тебе про... ну, ты понимаешь, про то, что случилось на столе. – Она становится еще краснее, хотя казалось, что это невозможно. – Я не могу поверить, что я тебе это сказала.
Я киваю. Если честно, мне тоже.
– Послушай, – говорю я, – Это было не так уж и плохо. Как в кино. Все вполне стандартно и традиционно, клише: женщина рожает ребенка, орет на своего мужа, а как только ребенок появляется, забывает обо всем, что было.
Джули не отвечает, и мне приходится говорить дальше; атмосфера сгущается на глазах.
– Серьезно, сама подумай: странно не то, что такое произошло, а то, оно произошло с тобой. Ведь все привыкли видеть тебя благополучной и идеальной, разве не так?
Она подозрительно смотрит на меня, склонив голову набок:
– Не поняла, что ты имеешь в виду?
– Да ладно тебе, Джули. Вы с Джоном всегда такие счастливые. Вы никогда не ругаетесь, никогда не говорите друг другу гадостей, у вас идеальная семейная жизнь, потрясающий дом, и вы всегда шикарно выглядите. Конечно, все были в шоке, когда увидели тебя настоящую.