Боль от осознания содеянного поглотила Бьярки. Он впервые увидел себя со стороны в приступе берсеркской ярости. И пусть это всего лишь схватка двух мальчишек, увиденное ужаснуло его. Из-за пустяка, из-за пары нарядных камней да медной монетки, он убил человека. Хуже всего было то, что Бьярки струсил. Пусть ему было всего двенадцать зим, он уже носил на поясе нож, а значит должен был явиться в ближайший дом и заявить о содеянном, как подобало мужчине. Бьярки же едва успел заскочить домой - в последний раз обнять мать. Когда он, сражённый первым берсеркским бессилием укрылся в заброшенной медвежьей берлоге, всё селение вышло на поиски убийцы бондова сына. Это тебе не кража пирожков. Бьярки своими руками погубил свою судьбу, вынужденный скитаться, никогда не увидеть родного дома.
Но вот берсерку наконец удалось вынырнуть из тумана стыда и горя, воскрешённого первым убийством. Лодочку отнесло течением вперёд, а Нагльфар приблизился так, что уже резал ноздри смрад мертвечины, исходящий от него.
Берсерк, выдирая ноги, ушедшие в ил выше колена, сделал шаг навстречу очередной льдине. Эта была невидима сквозь розовую толщу кровавой реки, пока не коснулась кожи. Бьярки уже знал, что она припомнит ему, какой страшный день воскресит. Берсерк оглянулся на берег, туда, где стояли его сыновья и жена. И приготовился заново пережить, признать свою вину в том, что убил их.
Синий кусочек ткани, зажатый в кулаке мёртвой жены, вновь оказался у него перед глазами. Но теперь берсерк с жестокой отчётливостью видел, как он, хмельной, разгорячённый выпитым пивом, возвращается в свой дом. С тех пор, как у него в домишке поселилась Синдри, берлога успела превратиться в уютный надёжный дом. Бьярки редко проводил вечер в большом доме. Только если хёвдинг собирал воинов на пир. Не то, чтобы он очень любил вкусные яства и сладкое хмельное питьё - мёд Бьярки вообще не пил, предпочитая крепкое зимнее пиво. А если среди приглашенных были чужаки, он вообще не брал в рот хмельного. Берсерк считал своим долгом охранять хёвдинга.
Нынче к ним из Ювавы явился купец. Бьярки не нравилось, как он отзывается о богах Севера и превозносит Белого Бога христиан. Берсерк не заметил, как его руки сжались в кулаки, на висках набухли жилы. Зато Кольгримм, вовремя бросив взгляд на своего воспитанника и телохранителя, отослал его подышать морозным зимним воздухом и остыть. Последнее, что услышал Бьярки, выходя из большого дома - очередная насмешка над Тором. Вроде бы кто-то из христиан повалил его изваяние на древнем капище, и остался невредим.
- Видно, вашему громовержцу показалось слишком долго нестись защищать своих годи из страны великанов.
Бьярки вспомнил, что Синдри подаёт ему пиво в золотом сосуде. Эту чашу он добыл в одном из монастырей, что во множестве появляются в стране Англов. Берсерк решил показать её заносчивому гостю и спросить, где был его Бог, когда викинги грабили монастырь и убивали монахов.
Ярость всё больше затмевала его разум. Вместо чаши, мерцавшей в неярком свете очага на столе, он схватил секиру. Оружию не место на дружеском пиру, а Кольгримма, в случае нападения, Бьярки мог защитить и голыми руками. Но, во имя Одина и Тора, он покарает нечестивца, хулящего его богов! Берсерк сделал шаг к двери- вернуться в большой дом и расправиться с обидчиком богов. Близнецы бросились было за ним - мальчишкам всегда любопытно посмотреть на то, как управляется с оружием отец. Но Синдри, почуяв неладное, велела им вернуться на место и помолчать. А сама принялась уговаривать мужа не ходить никуда, не наносить обиды гостю, не нарушать мир под кровом хёвдинга. Но Бьярки уже был не в себе. Когда Синдри попыталась его удержать, берсерк лишь отмахнулся так, что она больно ударилась спиной о стену. Зверь сорвался с цепи. Бьярки больше не видел перед собой жену и сыновей. В багровом тумане витала перед ним ухмыляющаяся рожа купца и его едкие слова:
- Тор не очень-то торопился заступаться за свой храм и годи. Видно, был слишком далеко. А то и вовсе утратил свою силу.
Бьярки бился с ненавистным богохульником, но тот, вскрикивая, кривляясь, словно плаксивая баба, отбегал от него прочь. А потом и вовсе испустил из себя ещё двоих таких же мерзких насмешников. Один из них повис на вороте у Бьярки и порвал рубаху, вышитую Синдри. Бьярки мельком подумал, что Синдри огорчится - ей нравилось, когда он носил её рукоделие. Он рванулся вперёд, и наконец расправился с главным обидчиком. Однако двое мелких троллей всё ещё скакали перед ним. В несколько прыжков берсерк догнал и сокрушил одного, затем, яростно взревев, добил второго. Снег был весь усеян алыми пятнами крови.