Выбрать главу

– А у тебя причин желать ему смерти больше, чем у любого из нас.

Я улыбнулся:

– Личным чувствам не место в политике, законодательстве и бизнесе.

Рэндом раскурил две сигареты и одну протянул мне.

Посмотрев вниз сквозь клубы сигаретного дыма, я впервые увидел море. Под темно-голубыми, почти ночными небесами, под золотистым солнцем море переливалось яркими красками, как на холсте мариниста, густо-синее, почти фиолетовое; у меня в глазах защипало. И тут я перешел на язык, которого вроде и не знал никогда – вернее, не помнил, что знаю, – и понял, что цитирую «Балладу о пересекающих морские просторы», а Рэндом внимательно слушал и, когда я умолк, спросил меня:

– Слышал, что ее сочинил ты. Это так?

– Все это было так давно, что я сам уже не помню.

Мы по-прежнему скользили по узкой горной дороге куда-то влево, по направлению к лесистой долине, а море все шире и шире открывалось нашему взору.

– Маяк Кабры[41], – Рэндом указал на гигантскую серую башню, что вздымалась прямо из волн морских за несколько миль от берега. – Я уж почти его забыл…

– Я тоже, – откликнулся я. – Очень странно чувствуешь себя, когда возвращаешься назад. – И тут до меня окончательно дошло, что мы говорим уже не по-английски, а на языке, называемом тари[42].

Через полчаса мы спустились вниз. Я старался катить по инерции так долго, как только мог. Когда мотор снова заработал, целая стая темных птиц с шумом взвилась над кустами слева от нас. Какая-то серая, похожая на волка тварь вынырнула из зарослей и тут же снова скрылась; однако олень, которого эта тварь преследовала, успел ускакать прочь. Нас окружала сочная и буйная растительность, хотя и не настолько густая, как в Арденском лесу. Долина полого, но упорно спускалась к морю.

Слева толпились, возвышаясь друг над другом, горы.

Чем дальше мы углублялись в долину, тем лучше становилась видна могучая гора, по одному из плеч которой мы только что спустились. Горы рядами подступали к самому морю: они как бы росли, а с плеч их свисала мантия, отороченная зеленью, мальвой, багрецом, золотом и лазуритом. Обращенных к морю склонов отсюда, из лесистой долины, не было видно, однако над крайней и самой высокой вершиной висела вуаль призрачных облаков, и солнце, временами выглядывая из-под этой вуали, окрашивало ее огнем. До этой вершины нам еще оставалось миль тридцать пять, прикинул я, а бензин почти на нуле. Но я знал, что наша цель там, и стремление поскорее оказаться там охватило мою душу. Рэндом смотрел в том же направлении.

– Он там… – проговорил я.

– Я почти позабыл, – откликнулся он.

Когда мы снова тронулись с места, я обратил внимание, что брюки мои приобрели необычный блеск. Я присмотрелся повнимательнее: штанины сузились у щиколотки, манжеты исчезли. Тогда я стал оглядывать себя с головы до ног. Рубашка моя теперь больше походила на легкую куртку, черную, отороченную серебром. Ремень стал значительно шире. Внешние швы штанов также засеребрились.

– Похоже, я уже и одет подобающим образом, – удивился я.

Рэндом хихикнул. Я заметил, что он тоже успел сменить наряд: на нем были коричневые с красным штаны и оранжево-коричневая блуза. Коричневая шапочка с желтыми полями покоилась на сиденье рядом с ним.

– Ждал, когда ты наконец заметишь, – засмеялся он. – Ну и как ты себя чувствуешь?

– Вполне! – бодро ответил я. – Кстати, бензин почти кончился.

– Теперь уже ничего не поделаешь, слишком поздно, – ответил Рэндом. – Мы уже в реальном мире, играть здесь с Тенями – та еще задачка. Да и заметят. Так что проедем сколько сможем, а дальше пешком.

Остатков топлива хватило еще на две с половиной мили. Я съехал на обочину и остановился. Солнце клонилось к западу, тени стали очень длинными.

Я влез под заднее сиденье, где мои башмаки успели превратиться в черные сапоги, и, когда я стал их вытаскивать, что-то загремело у меня под рукой.

Я вытащил из-под заднего сиденья не слишком тяжелый серебряный меч и ножны. Ножны идеально устроились у меня на ремне. Еще на сиденье лежал черный плащ с застежкой в виде серебряной розы.

– А ты думал, что это утрачено навсегда? – спросил Рэндом.

– Почти, черт меня побери! – отозвался я.

Мы выбрались из машины и потопали дальше. Прохладный вечер был полон ароматов. На востоке заблестели первые звезды, солнце готовилось обрести покой на своем ложе.

Мы молча шагали по дороге, и вдруг Рэндом сказал:

– Что-то мне ото всего этого не по себе.

– От чего именно?

– Слишком легко все идет, – пояснил он. – Мне это решительно не нравится. Арденский лес миновали практически без помех. Джулиан, конечно, попытался нас встретить, но все равно… Мы так далеко и беспрепятственно пробрались, что я почти уверен: нам специально позволили это сделать.

вернуться

42

Поскольку у автора есть ирланские корни (с материнской стороны), скорее всего, здесь подразумевается «шелта тари» – слабо кодифицированное наречие т. н. ирландских путешественников-пейви, они же ирландские цыгане. Само название языка «гаммон» иначе именуется «шелдру» и «жаргон жестянщиков». Базовая лексика и синтаксис взяты из гэльского, затем добавилось влияние ирландского, английского и, уже в новейшее время, цыганского. Единой письменной формы не имеет.