— Видишь ли… я сжульничал, — признался он.
— Как?
— Нарисовал новую карту. Мне ужасно хотелось посмотреть, что новенького… Ох ты! Только что вспомнил! Оставил ее дома, и теперь не смогу вернуться. У тебя не найдется что-нибудь перекусить? И то, чем рисуют? И то, на чем рисуют?
— Возьмите кусок хлеба, — предложил я, протягивая свой скудный паек. — И заодно немного сыра.
— Спасибо тебе, Корвин. — И он накинулся на еду, как будто голодал целую вечность, а затем выпил всю мою воду. — А теперь, если ты дашь мне перо и лист пергамента, я вернусь домой. Хочу прочитать одну книгу. Приятно было побеседовать. Жаль, что Эрик тебя упрятал. Когда-нибудь я тебя навещу, и мы опять поболтаем. Если увидишь отца, передай, пожалуйста, чтобы он не сердился за…
— У меня нет ни пера, ни пергамента, — сказал я.
— О господи! — воскликнул он. — Какое невежество!
— Знаю. Эрик никогда не был образованным человеком.
— Ну хорошо. — Дворкин вздохнул. — А что у тебя есть? Моя комната нравится мне больше твоей. По крайней мере, там светлее.
— Мы с вами разделили обед, — на всякий случай напомнил я, — и сейчас мне хочется попросить вас об одной услуге. Если вы исполните мою просьбу, обещаю, что постараюсь помирить вас с отцом.
— Чего ты хочешь?
— На протяжении многих лет я был горячим поклонником вашего таланта, — ответил я, — и мне всегда хотелось иметь картину, написанную вашей рукой. Помните ли вы маяк на острове Кабра?
— Конечно. Я много раз бывал там и прекрасно знаю его хранителя, Жупена. Мы с ним частенько играли в шахматы.
— Больше всего на свете я мечтаю увидеть набросок этой серой башни в вашем магическом исполнении. Всю жизнь мечтал.
— Твою просьбу легко выполнить. И место ты выбрал приятное, ничего не скажешь. Я действительно делал когда-то такие наброски острова, но как-то никогда не удавалось к ним вернуться. Слишком много было другой работы. Если хочешь, я тебе их подарю.
— Нет. Я хочу иметь картину, которая постоянно находилась бы перед моими глазами и заодно скрашивала существование узников, которых посадят в эту камеру после меня.
— Я тебя понимаю. Но на чем же мне рисовать?
— У меня есть стило, — ответил я (ручка ложки здорово стерлась и заострилась), — а рисовать вы можете на противоположной стене. Мне хочется наслаждаться искусством, когда я прилягу отдохнуть.
Он долго обдумывал мои слова, потом неуверенно произнес:
— Здесь очень плохое освещение.
— В нашем распоряжении несколько коробков спичек. Я буду зажигать их по одной и держать перед вами. Если не хватит спичек, можно будет спалить немного соломы.
— Работать в таких ужасных условиях… — ворчливо произнес он, но я его перебил.
— Знаю, — сказал я. — И прошу прощенья, о великий Дворкин, но других условий мне — увы! — не создать. Зато картина, нарисованная рукой гения, скрасит мое жалкое существование и согреет меня в минуту скорби.
Он опять захихикал.
— Хорошо. Но ты обещаешь посветить мне потом, чтобы я мог сделать необходимый рисунок и вернуться домой?
— Обещаю. — Я сунул руку в карман. У меня оставались три полных коробка спичек и один только начатый. Я дал Дворкину ложку и подвел его к стене. — Появилось ли у вас чувство инструмента?
— Да. Ведь это — заостренная ложка, верно?
— Верно. Я зажгу спичку, как только вы скажете, что готовы. Вам придется рисовать быстро, потому что запас спичек ограничен. Половину спичек я израсходую на картину маяка, а вторую половину — на ваш рисунок.
— Ладно, — согласился он. Я зажег спичку, и Дворкин тут же провел первую линию по серой сырой стене.
Прежде всего он очертил большой прямоугольник, являющийся рамой картины, Несколько четких, уверенных штрихов, и передо мной начали вырисовываться очертания маяка. Уму непостижимо. Этот старый, немного придурковатый человек не потерял своей волшебной силы. Когда спичка догорала до середины, я плевал на большой и указательный пальцы левой руки, брался за сгоревший конец и ждал, пока она догорит, прежде чем зажечь новую. Первый коробок спичек закончился, но Дворкин уже нарисовал башню и сейчас работал над морем и небом. Я вдохновлял его, одобрительно бормоча всякую чушь.
— Замечательно, просто замечательно! — воскликнул я, когда картина была готова. Но он заставил меня истратить еще одну спичку, потому что забыл подписаться.
— А теперь давай восхищаться моим шедевром вместе, — заявил он.
— Если вы хотите вернуться домой, вам придется смириться, что я буду восхищаться им за нас обоих, — сказал я. — На обсуждение картины спичек не хватит.