Проблема была только в том, что Уитни не могла держать ее в руках все время. Если, конечно, не хотела сойти за статую Свободы, вздымающую свой светильник с летящими утками к самым небесам.
— Кич — он есть кич. Да к тому же еще и лампа — полная дрянь, уж ты мне поверь. Убери ее с глаз долой, а то меня по ночам снова будут мучить кошмары. Впрочем, хоть найдется о чем поговорить с доктором на будущей неделе.
— Ладно, не хнычь. Ну и как, помогает? Или он считает, что ты — безнадежный случай?
— Похоже, пока он полон надежд. Скорее всего, потому, что плохо меня знает.
Тут, наконец, прибыл их заказ — сэндвич с зажаренной на решетке отбивной для Тесс и аппетитный гамбургер, на котором остановила свой выбор Уитни. Обе были голодны как волки, а когда вы в таком состоянии, лучше Корнер-Стэйблс места не найти. Кроме всего прочего, Тесс решила, что в эти часы разумнее двинуться в северном направлении, чтобы не застрять в пробке, которых в центре города было немало. Правда, она не учла, что в наши дни окраины с их улицами, по которым стремительным потоком в несколько рядов несутся машины, тоже успели превратиться в сумасшедший дом, и потом долго чертыхалась по этому поводу. На то, чтобы проехать пять миль, отделявшие больницу от этой тихой улочки с разбросанными тут и там кафе, где можно было наскоро перекусить, и винными магазинчиками, у нее ушел без малого час.
— Эх, надо было свозить тебя к Маккэфферти, — вздохнула с сожалением Уитни, откусив громадный кусок бургера и придирчиво разглядывая его содержимое, чтобы понять, хорошо ли он прожарен. Вкус ей еще в раннем детстве испортила ее мать, для которой стряпня всегда была чем-то вроде домашней каторги. И даже теперь, когда у нее появилась возможность выбирать, пристрастия Уитни оставались неизменными и никогда не шли дальше не слишком аппетитных кусков говядины, цветом и вкусом мало отличавшихся от подошвы. — Мне лично наплевать, что я ем, а вот тебя я с удовольствием угостила бы чем-то вкусненьким. Например, филе миньон.
— Ну уж нет! — возмутилась Тесс. — Видеть не могу, что ты творишь с куском вырезки стоимостью двадцать восемь долларов. И потом, я сто раз тебе говорила: ты мне ничего не должна! Самое лучшее, что я могла сделать, — не впутывать тебя в эту историю. Господи, да узнай они только, что нас там было двое, судья непременно передал бы дело в суд! А учитывая алчность Микки Печтера, можно не сомневаться, что он постарался бы выдоить твою семейку досуха!
— Может, и лучше, если бы дело дошло до суда, — задумчиво проговорила Уитни. — Тогда этому ублюдку тоже бы досталось по первое число.
— Теоретически да. Однако когда ты стоишь перед выбором — получить шесть месяцев условно или предстать перед судом, который еще неизвестно чем закончится, сразу почему-то понимаешь, что принцип, конечно, штука хорошая, но не главная. К тому же суд — развлечение не из дешевых, знаешь ли. Да и Тайнер работает отнюдь не бесплатно. Теперь я у него в долгу, и этот долг мне еще предстоит отработать.
— Ну да, работа. Кстати, именно из-за нее я и вытащила тебя сегодня на ланч. — В те моменты, когда Уитни была поглощена собственными заботами, а такое случалось довольно часто, синеватые жилки у нее на висках, горле и возле челюсти проступали заметнее.
— Ну, в чем дело?
— У меня есть для тебя работа. Очень важное задание.
— Уитни, только не из жалости, идет? Повторяю еще раз:ты мне ничего не должна.
— Это не имеет ничего общего с нашей вылазкой. Если хочешь знать, идея нанять тебя вообще не моя. Есть один человек в правлении, который попросил меня повесить на тебя эту работенку.
— В правлении? В каком еще правлении? Кто-то из членов вашего фамильного клана?
После нескольких лет каторжного труда, за которые ей наконец удалось добиться практически всего, о чем она мечтала, Уитни вдруг вбила себе в голову, что нет ничего постыдного в том, чтобы взять на себя управление семейной благотворительностью. Ей всегда нравилось швырять деньги без счета. А еще больше ей нравилось, когда все городские знаменитости, все сливки местного общества являлись к ней клянчить деньги.